Вдоль горячего асфальта - [23]

Вспыхнут Сербия, Бельгия, Галиция. Огонь перебросится в китайские воды и в тропические африканские леса. Запылает русско-турецкая граница. Пожар охватит Дарданеллы и проникнет в Персидский залив.

Автор не в состоянии помешать визитам уполномоченных на то особ или распорядиться немецким крейсером, поднявшим флаг Оттоманской империи, или отменить грозу, под прикрытием которой из густой ржи ринутся на немцев французские танки, автор не в силах отсрочить предсмертный трепет или преждевременно вызвать крик рождения государств.

Он спешит закончить мирные дела своих героев, но кончит не все.

Он не представит Павлика сестрам Рождественским — блондинке, шатенке и брюнетке, к которым Павлик неравнодушен, так как еще в этой главе Павлика ожидает встреча первостепенной важности.

Хотя в конце этой части берлинский котелок доктора исторических наук будет испачкан и помят, но, занятый более важным, автор не приобретет профессору-историку такого же нового котелка, в ближайшие же годы производство головных уборов такого фасона и цвета прекратится.

Как автор ни старается, он не уверен — удастся ли ему устроить счастье Андрея и Лины.

Лишь с огромным трудом вывезет он два портпледа, два саквояжа, две корзинки и третью — поменьше, со съедобиками, картонку со шляпой и шляпкой, зонтик и зонтичек, банку варенья, живую курицу-голошейку, а также Машутку и Агафью Емельяновну с Горячих источников Всевеликого войска Донского, где бабушка по совету профессорши лечит ноги, а Машутка на всякий случай берет ванны и где колокольный звон уже объявил станицам о мобилизации.

Автор повезет двенадцать мест, бабушку и внучку на арбе в Новочеркасск. Студенты, провожающие курсисток, помогут впихнуть Машутку и Агафью Емельяновну в окно вагона.

Но в Ростове, Харькове и Полтаве будет пересадка, и в ростовском буфете первого класса они забудут корзинку с пирожками, харьковский носильщик разобьет банку с вареньем, а в Полтаве голошейка вырвется у бабушки из рук и, перебегая пути, попадет под маневровый паровоз.

И все это шутки Духа войны… Но поговорим о более приятном.

32

Случается и у нас на Юго-Западе славная зимняя погодка. Свежий снежок парков не тронут невежей, и город — серебряный и фарфоровый, и словно фигурки из фарфора — молочница с глечиками на коромысле, извозчик в перетянутом в талии кафтане, как просвира на козлах, в верблюжьем башлыке заиндевелый городовой.

Весь день сады — в инее, а воздух полон толченых льдинок, вечером же ледяными вайями мерцают в густой синеве витрины, и в морозном их мерцании мастеровой предлагает гипсовый домик с зажженной свечкой внутри.

Каток тоже освещен. На катке музыка. А снежинки, пролетев вдоль лиловатых фонарей, снижаются на избушку обогревалки, на медные трубы солдат, на меховые одинаковые шапочки сестер Рождественских, на сторожа, сдвигающего с беговой дорожки снег.

Павлик уже в третьем, а может, и в четвертом классе, но еще краснеет и делает вид, что не замечает сестер Рождественских. На самом же деле не замечают Павлика сестры Рождественские.

В обогревалке снег шипит на красной печурке.

Чемпион Стрельников поочередно стоит перед сестрами на одном колене — то перед блондинкой, то перед шатенкой, то перед брюнеткой, — отвинчивает и привинчивает им коньки и укрепляет ремни. Две сестры хохочут, третья же — брюнетка — мрачна, как Кармен в горах, но за дверью вальс. Стрельников вскакивает с колена и на остриях гоночных ножей бежит на лед, за ним — три сестры, а за ними красный от застенчивой ревности — пятый — Павлик, тоже на норвежских.

Дверь распахнута настежь, вальс упоителен, и тут какая-то лупоглазая девчонка, размахивая, как ветряная мельница, крыльями-ручищами в мокрых варежках, сбивает его с ног и, не извинившись, скачет на своих «снегурках» в обогревалку, откуда валит пар.

Это их первая встреча, но их первую встречу замечает только автор.

33

Продолжалось, так сказать, французское (повинна в нем преподавательница языка тетя Аня) воспитание Павлика: Эдмон Ростан в золоте академических пальм, бессмертная карикатура — пруссак 70-х годов и его трофей — французские стенные часы, позже фотография на меловой бумаге — француженка в белоснежном — сестра милосердия над черным стрелком Сенегала.

А у Мопассана другое.

Вальтера Шнаффса, который пугается кролика, берут в плен пятьдесят французов.

Они ворвались в кухню, где солдат Шнаффс мирно спал, и приставили к его груди пятьдесят ружей.

Такова усмешка истории.

Павлик кончил 1913/14 учебный год с первой наградой и предвкушал поездку в Пятницкое, но, сдав последний экзамен, заболел скарлатиной.

Тетя Аня приняла энергичное решение.

Она выпроводила своего не болевшего детскими болезнями профессора под Остенде — на бельгийское побережье, морской воздух которого мог быть целителен для утомленного лекциями горла, а сама осталась распоряжаться Павликовой скарлатиной.

Тут-то и пришло время новых шуток Духа войны. Пострадали от них и доктор права и многие другие.

Доктор права поселился недалеко от Остенде — в бельгийском курортном городке и здесь узнал о сараевском выстреле.

Австрия предъявила Сербии ультиматум. Германия сменила синие мундиры на серо-зеленую форму и спрятала под защитного цвета чехлами черные каски мирного времени.