Вдалеке от дома родного - [6]

* * *

Из Ленинграда письма приходили редко, очень редко. Но это не пугало ребят. Они только чувствовали отзвуки всеобщей беды, но не понимали, как взрослые, что такое война. Это они поймут потом. Война для них означала пока лишь вынужденную разлуку с родным городом, с отцами и матерями. А то, что у многих уже не было отцов и матерей, они и представить себе не могли.

Все новое окружало мальчишек и девчонок, им надо было присмотреться к этому новому, освоиться в другой жизни, которая временно заслонила от них жизнь прошлую. У них появилось много забот, больших и маленьких, о которых они прежде и не ведали.

Мороз есть мороз

Зима лютовала. На улицу не хотелось и носа высовывать. По утрам ребята чуть ли не бегом добирались до школы, чтобы не успеть обморозиться.

В классах тоже было холодно. Печи топили несильно: дров не хватало, и за долгую ночь помещение иногда так выстывало, что чернила в чернильницах на партах превращались в лед…

Четырехклассники Юрка Захаров и Вовка Кузьмин отказались ходить в школу.

Вместе с Кузьминым в интернате была его мать — тетя Варя, прачка. После того как Вовка недели три пролежал с воспалением легких, она уговорила Надежду Павловну устроить сына учеником в местную столярную мастерскую. А так как Юрка был лучшим Вовкиным дружком, она попросила и за него.

Надежда Павловна устроила их в столярную мастерскую. Там было тепло и сухо, вкусно пахло веселыми стружками. Ребята помладше сначала завидовали Кузьмину и Захарову: еще бы, целый день в тепле! А тут мерзни на уроках в плохо отапливаемой школе…

С работы Кузьмин и Захаров возвращались довольные, веселые, будто и не топали от мастерской до интерната по лютому морозу. Видно, много тепла набиралось за день в хорошо протопленной столярке!

Но вскоре им завидовать перестали.

Однажды пришли они с работы без обычных шуточек–прибауточек. И не вошли, а влетели в комнату. Подпрыгивая и дергая, с трудом поснимали с себя промерзшую одежду и валенки, бросились к горячей печке и прижались к ней, повизгивая и всхлипывая, как побитые щенята. Пальцы на руках и ногах у них были неестественно белыми; белыми были и носы, а на щеках вздулись большие, величиной с голубиное яйцо, волдыри.

Так ребята узнали, что на сильном морозе, да еще на ветру, можно не только обморозиться, но и получить «холодные ожоги».

Увидев Кузьмина и Захарова в столь ужасном состоянии, Ольга Ермолаевна приказала ребятам оттащить их от печки, а сама опрометью кинулась на кухню к тете Асе, принесла в двух ведрах холодной воды, сгоняла Стасика Маркунаса за снегом и принялась колдовать над обмороженными.

Постанывающих от боли Вовку и Юрку она заставила погрузить ноги и руки в холодную воду, холодной же водой осторожно ополоснула им лица; потом, не обращая внимания на мальчишечьи вопли, крепко растерла им руки и ноги снегом, после чего насухо вытерла. Подоспевшая интернатская медсестра Ольга Ивановна Гривцова смазала обмороженные мальчишечьи щеки какими–то мазями и уложила ребят в постели. Постепенно мальчишки перестали похныкивать и, очевидно согревшись, задремали.

Никто в тот день в школу не ходил из–за мороза редкой даже для Сибири силы, а Юрка с Вовкой работали: для них порядки были иными, — хоть и малы, но рабочий класс. Им прогуливать никак было нельзя. Они трудились для победы — делали не только табуретки, но и винтовочные ложи.

Все как–то вдруг насторожились и призадумались. Это тебе не с мамкой–папкой, это тебе не родной дом и двор, где знакомы каждый закоулок, каждый подвал. А такое, чтобы от мороза на щеках аж лед выступал, — это никому и не снилось.

* * *

Приближалось время ужина. Густые зимние сумерки давно уже затемнили окна, но тетя Капа только сейчас зажгла две керосиновые лампы–трехлинейки — по одной на комнату: керосину в интернате было мало, и его приходилось экономить.

В тускло–желтом полумраке собрались в кружок вокруг Вовки Федорова по прозвищу Каца — бледнолицего, с одутловатыми щеками подростка лет четырнадцати, который сидел на топчане, подобрав под себя ноги, и тихонько наигрывал на мандолине вальс «На сопках Маньчжурии». Играл он хорошо и вдохновенно, вальсов знал много и все старинные, грустные: «Дунайские волны», «Березка», «Тоска по родине», «Осенние листья», «Оборванные струны». О том, что есть такие вальсы, ребята узнали благодаря ему, а Вовку научил их играть его отец, который был не только отличным слесарем, но и очень любил музыку. Он погиб на Ленинградском фронте, под городом Пушкином, неподалеку от Египетских ворот, в жестоком и неравном бою…

В сенях послышались грузные шаги, натужно скрипнула тяжелая дверь, и на пороге в белых клубах морозного воздуха появилась румяная толстая женщина — повариха тетя Ася.

— Мальчики, дров не хватает! Ужин не доварила, — пожаловалась она. — Я уж сама колола, колола эти противные, словно железные, чурбаки — руки отвалились! А морозище! Помогите, ребята! — Она вопрошающе посмотрела на мальчишек.

Встрепенувшиеся было при ее появлении огольцы, насупившись, молчали. Вовка Федоров перестал играть на мандолине.

Ужин задерживался, есть хотелось всем, но идти на страшенный мороз колоть дрова — б–р–р-р!