Вдалеке от дома родного - [38]

— Уже ведь большие мальчики — сказала она. — А если бы разбили окна? — и ушла к своим дошколятам.

— Пронесло, — облегченно вздохнул Левка Мочалов, доставая из–под стола истерзанную подушку, но в это время с улицы пришла с очередной охапкой дров тетя Капа, Левкина мать. Увидев, что творится в комнате, и сына с испачканной подушкой в руках, она грохнула дрова на пол у печки и бросилась к Левке.

— Ах ты, обормот несчастный! — закричала она осипшим от простуды голосом. — От горшка два вершка, а туда же, безобразничать! Был бы тут отец — задал бы трепку!.. А вы что рты поразянули? — повернулась она к мальчишкам. — Ремня на вас нету! Ишь, команда голоштанная!

— Так их, тетя Капа, так! — крикнул Гришка Егудкин из комнаты старших.

— И–и–ух! — давясь от смеха, подвывал Яшка Линдан.

Но тетя Капа остывала так же быстро, как и вскипала. Помогая ребятам навести в комнате порядок, она уже не ругалась, а только ворчала миролюбиво:

— И чего им, шелопутным, не живется спокойно! Носятся с ними как с писаной торбой, а они еще на головах ходят!..

Когда ребят позвали на завтрак, тетя Капа подмела пол, протерла его влажной тряпкой, намотанной на швабру, и проветрила обе комнаты.

Приятно войти с морозца в чистое, пахнущее свежим воздухом, теплое помещение! А оттого, что в заиндевелых окнах весело искрилось яркое солнце, на душе тоже становилось светло и радостно. Потому, наверное, и вспомнились Валерию Белову пушкинские строки: «Мороз и солнце! День чудесный!..» — воскликнул он, входя после завтрака в комнату.

Ему действительно было хорошо, сомнения не мучили его, совесть оставалась чиста: малышей он не обижал, ни с кого ничего не требовал и доживал в интернате последнюю зиму — осенью должен был ехать в. Челябинск, в ремесленное училище.

Да, Валерка Белов не злоупотреблял своим правом самого взрослого из ребят. Младших он не трогал, но и со старшими портить отношения тоже не хотел и в их дела почти никогда не вмешивался.

Перед обедом многие разбрелись по селу — пошли погулять, а Пим, Бульдог, Лопата и Губач засели за учебники. Лука предложил Жану сыграть в перышки. Шахна примостился возле печки и что–то выстругивал, а Петька Иванов решил покататься на коньках и стал прикручивать их сыромятным ремешком к валенкам.

— Пойдем, голубей погоняем, — сказал Николай Шестаков Юрке Шестакину и стал надевать пальто.

В это время сначала во дворе, потом в сенях послышались крики: «Чужак, чужак!..»

Распахнулась дверь, и в комнату чуть не кубарем влетел раскрасневшийся и запыхавшийся Рудька.

— Голубь! — крикнул он. — Чужой! Над нашим краем ходит! Того и гляди что 'стаю подымет! Перехватят!

Похватав пальтишки и шапки, все, кто был в комнате, выбежали во двор. Одевались уже там.

По двору, закрутив кольцом хвост, носился разыгравшийся Бобик, а высоко–высоко в прозрачно–синем небе большими кругами ходил чужой голубь. Полет его был стремителен.

— Уберите пса, мешает. — Николай пхнул ногой Бобика, швырнул в небо пару сизарей и, размахивая руками, заметался по двору, пронзительно засвистел, чтобы голуби не сели на крышу.

Ему помогали все ребята: они орали и тоже свистели, хлопали в ладоши…

Сизые покружились–покружились над домом и стали набирать высоту. Вслед за ними выпустили еще две пары. Заметив их, чужой резко пошел на снижение. Щурясь от яркого солнца, ребята наблюдали за полетом птиц. Прибежал и Мотька, благо жил рядом — через забор.

— Ры–ы–жий! — воскликнул Матвей. — Рыжий турман Клопа! Как же он так? Отбился?!

— Может, и не Клопа вовсе, — сказал Шестак, держа наготове Рябчика и Белянку.

— Знаю, что говорю, — рассердился не на шутку Мотька. — Ни у кого больше нет такого голубя! Разве что Рябчик ваш…

Рыжий соединился со стайкой интернатских голубей, походил, походил с ними и вдруг повел их вышз ив сторону — на другой край села, где поднялась в небо чья–то большая стая.

— Уведет! — застонал Рудька. — Всех уведет!

— Сплюнь, дьявол! — Шестак дал ему «леща» по шее и выплеснул из рук сначала Рябчика, а следом и подругу его — Белянку.

— Уголька! Давай Уголька! — охрипшим от волнения голосом рявкнул Николай, и вслед за Рябчиком и Белянкой взметнулся ввысь Уголек.

«Хлоп–хлоп» — зазвенели в синеве упругие крылья, и голубиные асы, круто набрав высоту, заиграли–закувыркались в холодных солнечных лучах.

Это были самые верные голуби — каждый из них мог легко удержать и приворожить любую стаю. Они не поспешили вдогонку за уводимыми рыжим турманом голубями. Они наслаждались полетом в мороз и солнце. Они были прекрасны! И Рыжий, казалось бы, хитрый знаток уверенного полета, повел стаю, которая хотела обдурить его, обратно, потом оторвался от нее и вот уже закружился, завертелся, заиграл вместе с Белянкой, Рябчиком и Угольком.

— Ура-а! — заорали ребята, и в воздух полетели шапки.

— Цыть! — шикнул Шестаков. — К забору!

Ребята, сообразив что к чему, разбежались по сторонам и притихли. Николай уже держал в руках светло–рыжую голубку. Выпростав одно ее крыло, он призывно помахивал им.

. — Шахна, зерно! — крикнул Колька и, пока стая вместе с Рыжим делала над двором круги, Аркашка к самым сеням щедро натрусил дорожку из отборной желтой пшеницы…