Вдалеке от дома родного - [14]

— Эй, пацаны! — крикнул он и поднял над головой кусок хлеба. — Меняю на колбасу!

В комнате раздался откровенный смех.

Никто не хотел отдавать колбасу за хлеб. Колбаса была мечтой, чудом, блаженством. Изо дня в день ребята ели картошку, свеклу, капусту да изредка для: них варили пшено или горох. А тут — колбаса! При одной лишь мысли о ней начинали течь слюнки.

— Даю три куска! — не унимался Юрка. — Это же уйма жратвы! А колбаса — что? Порция наверняка с мизинец. Кусил — и нету.

Три куска хлеба — это звучало заманчиво. Это было немало. Но ведь колбаса!..

Ребята приумолкли. Они заколебались. А Шестак протягивал хлеб и улыбался, будто просил: ну берите же, берите…

— Не пойдет, — сказал, наконец, Мишка Бахвал. — На колбасу меняться не будем.

В это время распахнулась дверь, и в комнату вместе с клубами морозного воздуха ввалился Николай. Увидев Шестака с куском хлеба в вытянутой руке, он сразу понял, в чем дело»

О том, что произошло дальше, потом долго вспоминали ребята.

Николай подошел к Шестаку, широко улыбнулся, сказал: «Вот это по–дружески, а то я, пока колуном махал, проголодался как волк». Он взял из Юркиной руки хлеб и съел его, прежде чем Шестак успел опомниться.

Против Николая Шестак был бессилен. Он сжал было кулаки, шагнул вперед, но, встретив твердый, чуть насмешливый Колькин взгляд, отступил и тоже улыбнулся. Кисло.

— Конечно, Коля… Для тебя мне ничего не жалко.

* * *

Наконец ребят позвали к праздничному столу. Девчонки в чистеньких, отглаженных платьицах были уже в столовой. Они сидели возле красавицы сосенки, украшенной цветными бумажными кольцами–цепочками, флажками, золотым «дождем» и хлопьями ваты. На самой верхушке сияла звезда из красного стекла.

Девчонки кокетливо поглядывали на мальчишек и шептались о чем–то своем, как всегда, совершенно секретном. Длинные, хорошо вымытые и выскобленные столы были уставлены глиняными мисками с желто–зеленоватыми гороховыми блинами — каждому полагалось по два блина. Так же аккуратно, соответственно количеству мест, были разложены конфеты — по три и бутерброды с повидлом — по два. Аппетитно пахло колбасой, нарезанной маленькими кусочками. Вкусно дымилось какао. Было тепло и уютно.

С ужином расправились быстро: конфеты — в карман, один блин — в рот, второй — тоже в карман, про запас, а съесть пару бутербродов и. запить их чашечкой какао — это совсем просто. Правда, колбасу смаковали долго: обнюхивали, облизывали, откусывали по маленькой крохотке и, не торопясь жевали…

После ужина Надежда Павловна поздравила всех мальчишек и девчонок с наступающим Новым годом.

— Ваши отцы и матери, не щадя своих жизней, сражаются с фашистами на фронтах Великой Отечественной войны, героически трудятся во имя победы нашего народа на заводах и фабриках, — сказала ока. — Уходящий, год был для всех нас тяжелым годом. Пусть же новый год будет радостнее уходящего. Пусть не узнаете вы горя большего, чем узнали. И еще я желаю вам хорошо учиться…

А потом состоялся импровизированный концерт. Адель Григорьевна привела трехлетнего Сашу Бирюкова и помогла ему взобраться на стул. Саша прочел стихотворение, которое начиналось словами:

Я аленький цветочек,

Я родины сыночек…

Потом он сказал: «Желаю вам счастья, а мне дайте конфетку».

Ничего, что выступление Саши было таким же маленьким, как он сам, зато ему долго и весело хлопали.

Получив от Надежды Павловны конфетку, он сказал «спасибо» и в сопровождении Адели Григорьевны отправился спать, а на середину комнаты вышли девочки. Они пели песни: «Катюша», «Чайка», «Москва майская». Завхоз дядя Коля подыгрывал на баяне.

Постепенно к ним стали присоединяться ребята. Репертуар сразу изменился: зазвучали «Вихри враждебные», «По долинам и по взгорьям», «Вставай, страна огромная»… Потом на мотив «Крутится, вертится шар голубой» дядя Коля спел неизвестную ребятам песню. Хрипловатым баском он выводил:

В рваных шинелях, в дырявых лаптях

Били врагов мы на разных путях.

Десять винтовок–на весь батальон,

В каждой винтовке — последний патрон…

А дальше в песне рассказывалось о том, что теперь–то мы и подавно побьем зверюгу–фашиста, потому что стали сильней, чем прежде, и народ наш, советский, никому поработить невозможно.

Хорошо было с дядей Колей и его баяном, но время шло, ходики уже отстукивали полуночный час, и неумолимая Надежда Павловна отправила мальчишек и девчонок спать, пожелав им спокойной ночи…

Вернувшись к себе, ребята разделись и уже было забрались под одеяла, как услышали голос Аркашки Шахновича:

— Эй, смотрите, что у меня есть!

Подбежав в одном нижнем белье к тускло освещенному коптилкой столу, он стал что–то расставлять на нем.

Ребята не заставили себя долго ждать. Один, другой, и вот уже человек десять окружили Шахну. Кто–то восхищенно присвистнул. Перед ними на столе были… шахматы. Вырезанные из хорошо просушенного дерева и тщательно отшлифованные (одному Шахне известно, как и чем), миниатюрные фигурки грациозно стояли на аккуратной расчерченной на квадраты фанерке.

— Нравится? — спросил Шахна.

— Еще бы! — раздалось сразу несколько голосов.

— Они красивее всамделишных! — восхитился Валька Пим.