Вчерашний скандал - [28]

— «Пусть потомки знают, — помпезным тоном, который обычно используют по торжественным случаям, прочла вслух Оливия, — и, узнав, удивятся, что в пятнадцатый день сентября месяца одна тысяча семьсот восемьдесят четвертого года Винсент Лунарди[8] из Лукки, что в Тоскане, первый воздухоплаватель в Британии, взлетел с артиллерийского плаца в Лондоне и, проведя в воздушных просторах два часа и пятнадцать минут, опустился на землю в этом самом месте».

Лайл оставался за оградой. Он еще не пришел в себя после прогулки верхом: по-прежнему чувствовал руку Оливии, обнимавшую его за талию, ее грудь, прижавшуюся к его спине, и ее ноги, вытянутые вдоль его ног, и это физическое ощущение вызывало дрожь в его теле, особенно в том месте, где оно соприкасалось с передней частью седла.

Она настолько одурманила его, что он проехал поворот.

Лайл еще не успел обрести самообладания, как Оливия уже снова перелезла через ограду, показав все свои нижние юбки и чулки.

Это было типичной выходкой для девчонки-сорванца, точно так же она вела себя с ним и раньше. Оливия воспринимает его как собственного брата. Поэтому она без колебаний села на лошадь позади него.

Но он ей не брат и больше не тот мальчишка, каким был раньше, глухим, немым и слепым к волнующему виду женского нижнего белья. Не говоря уж о том, что девочкой Оливия не носила бы таких чулок с прелестной голубой вышивкой или нижних юбок, отделанных столь женственным кружевом. И в те дни у нее не было стройных ног и тонких щиколоток, а если и были, то он их не замечал.

После того как Лайл разобрался во всем этом и его плоть успокоилась, а мозг снова начал работать, он перешагнул через ограждение и встал у Оливии за спиной, ожидая, пока та закончит читать витиеватую словесную дань первому полету воздушного шара в Англии.

— Разве не удивительно? — взглянула она на него. — Эта тихая поляна стала свидетелем столь важного события. Как чудесно, что это место отметили!

— Ты говорила, что никогда не осматривала достопримечательности, — сказал Лайл.

Даже сердясь на нее, он чувствовал к ней жалость. Когда Лайл был ребенком, ее отчим часто брал его в поездки. Лорд Рэтборн всегда находил время, чтобы показать незнакомые места и рассказать о них интересные истории, которые так нравятся мальчикам, особенно о чудесах и привидениях.

Ему казалось несправедливым, что девочке с таким живым воображением, которая жаждала перемен и волнений, предоставлялось так мало шансов повидать мир.

— Я ничего об этом не знала, — проговорила Оливия. — Только представь! Почти пятьдесят лет тому назад! Что должны были подумать местные жители, когда увидели шар?

— Они были напуганы, — ответил Лайл. — Предположим, что ты крестьянка того времени. — Он посмотрел в свинцовые небеса. — Ты смотришь вверх, и внезапно там, где должны быть лишь птицы да облака, появляется эта гигантская штука.

— Не знаю, испугалась ли бы я.

— Не конкретно ты, — сказал он. — А если бы ты была крестьянкой, заурядной личностью…

Что было совершенно немыслимо. Заурядной Оливию никак нельзя было назвать.

— Я всегда хотела подняться на воздушном шаре, — скачала она.

Ничего удивительного.

— Как это, должно быть, захватывающе, — продолжала она, — смотреть на мир с такой высоты!

— Да, взлететь на огромную высоту — это потрясающее ощущение, — сказал Лайл. — Спуск вниз — уже другая история. Лунарди понятия не имел, как управлять этой штуковиной. Он взял с собой весла, думая, что сможет грести ими в воздухе.

— Но он сделал попытку, — возразила Оливия. — У него была мечта, и он ее осуществил. Благородное дело. И здесь стоит камень, который увековечил это событие для потомков.

— Он взял с собой кота, собаку, голубя и корзину с едой. То, что он запасся едой, понятно. Но зачем он взял животных? В любом случае голубь скоро улетел, а коту воздушное путешествие оказалось противопоказанным, и он был отпущен на небольшом расстоянии от Лондона.

Оливия рассмеялась открытым, бархатистым каскадом звуков, изумившим Лайла. Он ничем не напоминал тот серебристый смех, которым пользовались многие женщины. Это был низкий и гортанный приглушенный смех, от которого у него мурашки побежали по спине.

Этот смех вызывал в воображении опасные образы — занавеси кровати, трепещущие на ветру, смятые простыни. На какое-то время он оглушил Лайла.

— Тоже хорошо, — сказала Оливия. — Ты можешь себе представить? Корзина воздушного шара. Маленькое пространство, доверху заполненное провизией, веслами, инструментами, а вдобавок там собака, кот и голубь. И тут кота начинает тошнить. Могу представить себе выражение лица Лунарди. Как он, должно быть, хотел выкинуть проклятое животное за борт! Интересно, коснулся ли он поверхности земли, когда высаживал его?

— Ты же знаешь, Оливия, я не обладаю фантазией… — Но тут Перегрин зафыркал от еле сдерживаемого смеха и в следующий миг уже открыто смеялся, вообразив картины, нарисованные ею.

На мгновение исчезли все его обиды и разочарования, и Лайл опять превратился в беззаботного мальчишку. Он прислонился спиной к ограде и хохотал так, как не хохотал уже целую вечность.

Потом Лайл рассказал ей историю о мисс Летиции Сэйдж, первой британской женщине-воздухоплавательнице весом в четырнадцать стоунов,