Вчера, позавчера… - [55]

Двадцать или тридцать этюдов были развешены по всем стенам в двух комнатах! Входящим предоставлялось право рассматривать их. Все глядели… и молчали. Я не могу поверить, чтобы они могли кому-то нравиться!

Но Левушка был влюблен какой-то детской или юношеской любовью в этого «регистратора»! Но увлечение Львовым — это еще не психическая катастрофа! Скверный цвет, скверный вкус наставника! От этого даровитый ученик быстро освобождается!

Меня всегда удивляло, почему Лева не влюбится в Митурича, ведь там есть во что «влюбиться»! В его «изюминку», или, вернее, в «перец»! Вероятно, скучный цвет холстов его останавливал! «Фуза» — на жаргоне живописцев!

Цвет Львова был просто скучно фотографичен и дребезжаще-надоедлив.

Появились новые люди в салоне. Он скорее стал именно салоном, а не кружком молодежи. От посетителей «салона» не требуется единомыслия, каждый сам себе на уме! Митуричу нравились виньетки Митрохина? Кто же мог в это поверить?

Дмитрий Митрохин и Тырса, их не было в прошлом году. Дмитрий Митрохин был крайне вежлив, предупредителен, тихий голос его как бы был создан для доверительной беседы! Да и говорил он всегда не возвышая голоса. Он охотно всегда соглашался с собеседником. Сверхпетербургская выдрессированность в смысле умения не выставлять себя в первый ряд! Не верилось даже, что он — казачьего происхождения, так все у него было не «по-казачьему»! Неужели его предки рубили головы туркам?!

Высокий узкокостный блондин с головой какого-то «не грозного», а скорее ласкового зверька, с острыми зрачками неопределенного цвета серых глаз! Прибавить сюда еще пенсне — и тип аккуратного, исполнительного чиновника из N-ского департамента будет нарисован!

Это — внешность. Но во внутреннем его «я» было много парадоксов! Он любил бурное, «аховое» искусство на пределе дерзаний! Будучи сам в искусстве «сладко-салонным», он любил все, что идет наперекор всему «салонному» или общепринятому!

Он был другом в Москве Гончаровой и Ларионова! Самые грубейшие, самые бестолковые полотна (гигантские, конечно) вызывали его восторг! Возможно, тут сыграло роль еще и личное преклонение «тихого» темперамента перед этими «дерзателями и буянами»!

Эх! Если бы этим дерзателям прибавить вкус, чутье пластики, воспитанной на мировом искусстве!.. Но, увы, этого ничего не было. Чудеса бывают, но очень, очень редко. Каких-то «дрожжей» этим «москвичам» не хватало, чтобы тесто «взошло»!

Было чудо — Шаляпин, но не было чуда — Ларионов!

Как бы нам всем было нужно, необходимо, чтобы из Ларионова вылупился Марке, Отон Фриез, Вламинк, я уж не говорю о Боннаре, но хотя бы что-то «трезво-французское»!.. Но этого не происходило. Успех «балагана», спектакль «Лучистая колбаса», «Ослиный хвост» — отравили его. Он потерял вкус к работе, к живописи!

А, кстати, и выдумать название не сумели. Шутку содрали с итальянских художников. Журнал «Кривое зеркало» за 1910 год воспроизводил фото, как осел пишет картину.

Да! Увы! Нельзя во вторник вечером быть варваром, а в среду проснуться культурнейшим художником. Варварство долго держится в крови.

Но я отвлекся. Вкус к достижениям в борьбе с трудностями! Зачем?.. Когда «имя» достигалось «балаганом»! Московские «любители живописи» оказались простофилями.

Как-то Митрохин отвел меня в сторону и тихим голосом сказал:

— Сейчас у Вольфа продается альбом рисунков Андре Рувера — замечательные рисунки, не пропустите!

Я кинулся их купить! Полная противоположность всей русской графике, включая и Митрохина! Рисунки сделаны, как помелом, мокрой кистью, опущенной в банку с тушью. Никаких анатомий. Все за пределами «сдачи экзаменов» у профессоров Васильевского острова! Но они полны выразительности! В этом их право на жизнь! Есть обаяние этой самой «начертательности», древней сущности искусства. Правда, женщины не скажут спасибо за изображение их в таком виде, но я скажу: «Спасибо! Дмитрию Исидоровичу! Он познакомил меня с этим художником».

— Все роды искусства хороши, кроме скучного! — сказал Вольтер.

А как иногда скучны эти наши «дерзатели»!

Митрохин жил в комфортабельном доме «Нью-Йорк» на 5-й линии у Малого проспекта. Я тоже снимал комнату на 5-й линии… у «хозяйки»! Часто мы вместе выходили ночью от Бруни и шли вместе, беседуя. Митрохин был человеком очень начитанным и был, кроме «ахового» искусства, влюблен в искусство японцев, он перечитал все о них, начиная с братьев Гонкур до последних монографий издательства «Piper» в Мюнхене.

Я заразился его любовью и нашел своего бога у них — Сяраку! Митрохин собирал цветные гравюры японцев начиная с 1905-го года, когда они были еще не так дороги!

Скажу также к чести его — среди всех идиотских суждений, раздававшихся в квартире Исакова по поводу живописи Сезанна, он был единственным человеком во всей «кумпании», говорившим умные вещи!

Опять-таки шепотком, с глазу на глаз и не «при всех», а отведя собеседника в сторону.

— Посмотрите, как все построено! Эти изгибы салфетки, ее вздыбленности и ее вмятины в сочетании с острыми пиками горлышек черных бутылок с округлыми формами блюда, шарами яблок и груш!.. Да это — архитектура храма! Романского или готического!..