Вчера, позавчера… - [57]

Холст со свеженамазанной толщей краски, в тесте которой были прорезаны черными штрихами кисти резкие, беспромашные линии! Удары мастера рапиры! Выстрелы снайпера! Так они были точны и потрясающи! Нельзя было скупее, «якобы» примитивнее, нарисовать, изобразить свою модель в какой-то ее «сущности»!

На кресле развалился, покуривая, — «хлюпик», Человек «fin de siecle» XX. Лысоватый губошлеп, в чертах которого невидимо проглядывал «незабвенный Иван Александрович Хлестаков» — «петербуржская штучка»!

Однако он куда затаеннее, хитрее и, конечно, подлее, в сущности, весьма наивного Ивана Александровича, которого мы все ведь как-то любим за его беспечность!

«Артур-Винцент» — это не Иван Александрович. О! Далеко нет! Ивану Александровичу и не снилось быть комиссаром музыки в стране, породившей Мусоргского, Чайковского, Рахманинова и Скрябина! Ивану Александровичу только бы обыграть «пехотного капитана»!

Это так мало для Артура, Винцента и Оскара!

Но какая живопись! Какой еще новый шаг каждый день шагающего Митурича!

Я ведь не был уже в тот год ни новичком, ни «провинциалом». И уже освоил галерею Щукина в Москве. Я был единственным человеком в квартире № 5, который видел коллекцию Щукина на рождестве 1913-го года! Ведь она была размещена в его частном доме! В его «жилье» доступ был труден. Я поднимался в его особняке по узкой лестнице, где висели в простенках панно «Танец» и «Музыка» Матисса.

Я должен сказать, что в этих панно могло быть «так», могло бы быть несколько и «иначе» — и все бы сошло!

В портрете Артура Лурье у Митурича — все было «только так» и никак иначе, это всеми чувствовалось!

Как вкусно он развалился, этот «новатор-Хлестаков», воссел на том самом кресле, на котором так любил сидеть уже в старческие годы наш замечательный акварелист Александр Соколов! Именно на нем его изобразил «спокойно и мудро» отдыхающим Враз.

Посиживал в этом самом кресле и неистовый «борзятник» Петр Соколов. Теперь с папироской восселся на нем Артур!

У Матисса, во всех его очаровательных рисунках дамочек со всеми их приятностями, не было ведь никогда социальных характеристик! У Митурича она была… и какая!

Это искусство было «ново», и формы его ни в чем не повторяли формы, добытые во Франции или Париже! Лишний раз за это надо снять шляпу перед Петром Васильевичем!

Его новаторство перекликалось с чем-то древним и основным, с самим «зерном» изобразительного искусства. С той древней чертой древнего человека, впервые создавшего образ! Образ мамонта в пещере, образ богинь на краснофигурной живописи Эллады!

Как танец, прежде всего, раньше всего должен выражать эмоцию «души», так и на рассвете культуры черта, эмоциональное движение руки своим следом выражало «образ», носящийся в глубинах мозга древнего человека!

Митурич сознательно разделил два элемента живописного создания! Но обычно в «классике» сначала идет рисунок, а потом аккомпанирует ему и покрывает его живопись.

В портрете Лурье цвет предшествует рисунку и в этом была абсолютная новость!

Этим же принципом «разделения стихий» воспользовался и Дюфи.

Я не знаю, когда, в каком году появились его живописные холсты этого типа. Но знаю одно, что в зиму 1915–1916 года никто из нас и понятия не имел о Дюфи!

Лично я впервые «услышал» о нем от Добужинского, который увидел в первый раз Дюфи в конце 1922-го года, когда он ненадолго уезжал в Париж!

Воспроизведения же Дюфи мы, русские художники, увидели в 1925-м году, когда к нам стали попадать французские журналы!

В нашем языке и литературе очень сбивчивы понятия, определяющие собрания лиц, происходящие более или менее регулярно. Что такое «кружок»? что такое «наши вечера»? что такое «салон»? А оттенки у этих сборищ имеются!

Мне кажется, что кружком надо называть собрание лиц, более или менее одинакового возраста и одинаковых интеллектуальных устремлений. Основным признаком кружка является совместный духовный рост, осваивание некоторых идей, словом, сообщество для некоторых «акций».

Человек после посещения кружка уже не тот, кем он был до вступления в него.

Салон это нечто другое. Лица, посещающие салон, не всегда согласны целиком друг с другом, не всегда даже взаимно уважают друг друга. Каждый «себе на уме» и «при своих интересах», но придерживаются общения друг с другом «на всякий случай»! Они никак не «растут» вместе и только не считают нужным «расходиться».

Типичные кружки в России — это «Зеленая лампа», «Арзамас» пушкинской эпохи.

Кружок Герцена, Грановского, Станкевича, словом, кружок московских гегельянцев, «Могучая кучка» русских композиторов, кружок молодого Александра Бенуа, кружок «Бубновый валет», кружок «13», в который молодые художники «подбирались» и приглашение их обсуждалось! Салонов было много, и они, конечно, по составу своему всегда расплывчаты и неопределенны.

Кружок Бруни это, скорее, конечно, салон, а никак не кружок, это я должен сразу сказать.

Разумеется, интересовались чем-то «новым», неопределенно новым. Каждый сохранял какие-то свои пути роста и свои объекты интересов. Но сходились на огонек, не дебатируя никаких вопросов и, в сущности, конкретно не идя никуда совместно!