Вчера - [9]

В моих глазах он был герой, потому что не боялся родителей, курил и, главное, в любое время мог избить меня.

То грозя, то заискивая, он приставал ко мне со своей дружбой. Я ненавидел этого тонкогубого грязного мальчишку и все же подчинялся ему. Он взял надо мной такую власть, что без его разрешения я не смел уйти с улицы, дружить со своими сверстниками.

Была морозная, сухая, бесснежная осень. Давно отмолотились, отпахались, сараи перекрыли свежей соломой.

Холодные ясные дни стояли всю осень, робко греющее солнце низко проходило над голой степью, потом пылала заря - тихая, подрумяненная морозом. Из лугов с вязанками чилиги вечерами возвращались краснощекие солдатки и подростки. Пруды, окаймленные желтыми камышами, отсвечивали чистым зеленовато-голубым льдом. В тишине вечера звучно отдавался звон оброненной трости, конька, полоснувшего лед.

Каждый день, вернувшись из школы, я брал свои деревянные коньки, окованные проволокой, совал за пазуху горячие пироги с осердием и бежал через огороды по редким почерневшим будыльям подсолнуха. За красными облетевшими талами маячил заячий малахай Микеши Поднавознова.

- Ешь! - кричал я, разламывая пирог пополам.

Он очень любил жирное, пироги поедал с волчьей жадностью, чавкая, облизывая свои грязные тонкие пальцы.

В старом отцовском полушубке, подпоясанный кушаком, в больших сапогах, Микеша мчался по льду, едва поспевая за мной. За камышом мы ложились на лед и рассматривали плавающих подо льдом рыб.

- Ты должен всегда ходить со мной, куда я позову.

А не пойдешь, буду бить тебя. А если матери скажешь - убью. Вот сейчас пырну тростью под сердце! - говорил Микеша, приставляя к моей груди острую с расплющенным концом трость. - Если крикнешь, я решу тебя!

Я видел мелькавших за камышом ребят, слышал звучное скольжение коньков по льду и тихо плакал.

- Все равно убью тебя, раз ты не хочешь дружить со мной.

- А если мама не велит.

- Ты должен слушаться меня, а не мать, потому я могу тебя убить, и мать не узнает.

Все возвращались домой радостные, один я убитый, задавленный.

- Принеси семечки, - говорил Микеша, подавая мне мешочек.

Тихонько пробрался я в избу, потом на печь, где сушились семечки, нагреб полный мешочек и, спрятав его под полой, выбежал на зады к Микеше.

День ото дня все труднее становилось мне жить. Много кое-чего перетаскал я Микеше.

Весной Микеша приказал мне воровать яйца из куриных гнезд. Я сделал это. Потом он велел:

- Принеси наседку с цыплятами.

- Ты дурак, - возразил я, - разве наседку можно утащить?

Он повалил меня на землю и бил каблуками по голове и по лицу. Может быть, он и убил бы меня, если бы не помешал его брат глухой Санька.

Братья умыли меня и натерли медным пятаком синяки.

- Идп домой, скажи матери, что упал с кручи, - сказал Микеша.

Я еле добрался до дома. Увидав меня, мать ахнула.

- Это Петля тебя избил? - спросила бабушка.

Я отрицательно качал головой.

Мать плакала, потому что я упорно лгал. А когда все заснули, я просил у бога смертн.

Однажды Микеша перехватил меня на полпути из школы домой, и мы зашли с ним в соседский пустой сарай.

- Дай мне присягу: слушаться будешь только меня.

Я твой друг, и ты пойдешь за меня в огонь и в воду.

Никогда еще я не чувствовал себя таким подавленным! И хотя рядом был наш дом, дедушка ходил по двору, мне казалось, что вся моя жизнь в руках Мпкешки.

"Как избавиться от него? Зачем я пошел с ним? Когда все это началось? За что он мучает меня? Ведь никому я не сделал зла", - думал я.

Взгляд мой упал на камень - и в голове моей мелькнула страшная мысль, но я испугался этой мысли и отбросил ногой камень.

- Больше терпеть не буду, - сказал я. - Расскажу о тебе учителю и дедушке.

- Жалуются только трусы и ябедники. Я тебе зла по желаю. Я люблю тебя. Можешь ли помочь мне, Андрейка?

- Помочь - это другое дело.

Микеша поправил воротничок моей рубахи, тяжело вздохнул.

- Понимаешь, Андреика, мне нужна рыба свежая...

Мать захворала. Угостить надо ее. А твой дед наловил рыбу. Под сараем она вялится на веревочке. Последний раз уважь, а?

- Только последний раз, - сказал я, пряча его мешок за пазуху.

Словно в бреду, шел я к сараю. Нужно незаметно пройти мимо дедушки, вытащить из-за пазухи мешок, положить в него карасей и так же незаметно отнести з кусты. Это не только страшно, ото гадко, унизительно, но зато последний раз. А потом начнется другая жизнь.

Едва я вошел под сарай, как в дверях появился дедушка. Участливо взглянув в глаза мои, он спросил:

- Хвораешь, Андреика? Белый с лица-то.

- Ни-ничего, - запинаясь, ответил я. И заметил, как взгляд деда скользит по моему лицу вниз. Я невольно проследил за этим щупающим взглядом и увидел, что из-за пазухи торчит мешок.

- Это что за тряпка? - небрежно спросил дедушка, выдергивая мешок. Что-то жесткое сверкнуло в его серых глазах.

Страх перед Микешей и ненависть к нему, угроза разоблачения, сознание своей вины оглушили меня. Будто сквозь сон, слышал я слова деда:

- Что ты делаешь, Андрей?

И та самая костлявая рука, которую я всегда любил, угрожающе поднялась над моей головой. Я зажмурился но рука легко опустилась на мое плечо. Лучше бы дед ударил, чем обнял.