Важнейшее из искусств - [39]

— Серьезно? — как ни в чем не бывало переспросил я, но Моник замахала руками и засмеялась. — Перестаньте, Глебски. Я же видела, как Сневар выпускал вас оттуда, когда все ушли. А вы, оказывается, шалун, а, инспектор? Или я могу звать вас Петером?

Моник чмокнула меня в щеку, а потом с размаху, по-мужски, хлопнула по плечу.

Я хотел было ответить, что она может звать меня, совершенно как ей вздумается, но Моник, видимо, не ждала ответов на свои вопросы, поэтому наклонилась и весело добавила:

— Возьмите меня в сообщники, Петер. Я уже была в комнате Симонэ и повалялась на его кровати. А вечером я зайду за вами, и мы будем шастать по коридору мокрыми ногами и воровать тапки. Вы видели, какие у дю Барнстокра смешные тапки?!

— Так это вы?! — с возмущением начал было я.

— Ч-ш-ш. — Моник прижала пальчик к губам, и огромные очки, закрывавшие половину ее лица, таинственно блеснули. — Мне пора. Ай да инспектор!..

И Моник выскочила в коридор, продолжая весело хихикать. Я переоделся и покинул отель — как раз в тот самый момент, когда невдалеке рявкнул Буцефал. Всего через мгновение из отеля мягкой пружинистой походкой вышел Андварафорс. Светловолосый викинг махнул мне рукой и легко, без всякого усилия побежал в ту сторону, куда скрылась верхом на верном Буцефале Моник.

Я окинул взглядом белоснежную, взрытую колесами равнину, далекую громаду Бутылочного Горла и тщетно попытался представить, что где-то там под снегом скрывается инопланетная станция. Что все эти годы таинственное доказательство того, что мы не одни во Вселенной, лежит здесь, на склоне Бутылочного Горла, скрытое от глаз. Темный и пустой остов чужеродного стального чудовища, и в его черной пустоте эхом отзывается грохот сходящих лавин. Глаза защипало от снежной белизны, и я отвернулся и взглянул на отель.

— Господин инспектор! — Я поднял голову и увидел Мозеса. — Влезайте! — грозным шепотом приказал он. — Есть разговор.

— Вы серьезно? — таким же громким шепотом ответил я. — Я же не альпинист. Тем более не погибший. И стать таковым не тороплюсь.

— Проклятие! — раскатисто прорычал Мозес со все возрастающим раздражением. — Высуньтесь в окошко вашей комнаты.

— Послушайте, Мозес, — начал я решительно, — я только что вышел. У меня масса дел…

Отчего-то мысль о новой встрече с Альбертом Мозесом совершенно не прельщала меня, так же как и мысль снова возвращаться в отель. По правде сказать, я до сих пор не мог найти в себе силы, чтобы наконец решиться: верить или не верить Мозесу. В его словах, в самом выражении его неприятного бульдожьего лица было что-то затравленное и болезненное, отчего его становилось жаль. И в эти моменты я был готов согласиться помочь ему, даже не веря в его историю. Помочь, если это могло хоть немного его утешить. Но порой его грубость, заносчивость и безапелляционность приводили меня в такое бешенство, что, даже и допускай я возможность, что все, что он рассказал, это правда, я и пальцем не шевельнул бы ради такого человека, как он. И я решил во что бы то ни стало настоять на своем.

— Инспектор, — прикрикнул из окна Мозес, — у меня нет такой массы дел, — язвительно добавил он, — но и времени на ваши капризы у меня тоже нет. Высуньтесь в окно вашей комнаты! Теперь вылезайте на парапет, — рявкнул он, когда я наконец показался из своего окна.

Я медлил,

— Ну? — произнес он, выставив вперед руку с растопыренными пальцами.

— Что? — опасливо переспросил я.

— Давайте полезайте! — рявкнул Мозес. — Вы что же, хотите, чтобы нас с вами заметили?

— Нет, — ответил я.

— Ну, так что ж вы стоите, Глебски, или как вас там?! Полезайте!

— Я?

— Да вы, вы! — рассвирепел Мозес. — Я-то уже здесь.

Видимо, на лице моем отразилось что-то такое, отчего он смягчился и еще раз тряхнул в воздухе протянутой рукой.

— Да не бойтесь вы, — добродушно проговорил он. — Даже несмотря на то, что вы так и не ответили, верите ли вы мне и согласны ли помочь, я не собираюсь выбрасывать вас из окна. По-моему, вполне достаточно бедняги Хинкуса. Ольга подхватит.

Откуда-то сверху вытянулась и ухватила меня за ворот длинная и тонкая женская рука и молниеносно втащила в комнату Мозеса. Ольга отряхнула свои изящные маленькие ручки и поправила безупречную прядь волос.

— Здравствуйте, инспектор, — нежно улыбнулась она. — Как я рада вас видеть. Вы так редко заходите к нам.

— Что делает вам честь, — добавил Мозес, саркастически хмыкнув.

— Так с Хинкусом… это вы? — спросил я.

— Почти, — уклонился от ответа Мозес. — Скорее, ваш полоумный режиссер. Не предупредил о том, что будут пугать по-серьезному. И Ольга немного перестаралась с лицедейством. Вот старичок и слетел с катушек.

— Что это у вас? — я заметил на ногах у Мозеса большие, похожие на коробки из-под обуви колодки, крепящие ноги к полу.

— Да так, придумка одна. Даже Ольга снять не может.

Ольга потупилась, продолжая ослепительно улыбаться, но Мозес, не обращая на нее внимания, снова заговорил:

— Сейчас речь не об этом. Он здесь.

— Кто? — машинально переспросил я.

— Чемпион! — рявкнул Мозес.

— Почему вы так решили?

— Вы ненаблюдательны, инспектор. Вы не заметили, что кнопка «1» на телефоне вашего Кревски уже давно отвечает, что шеф недоступен. А ведь Чемпион никогда не оставляет без присмотра сложные операции. Он, скорее всего, уже давно растворился здесь, в съемочной группе. Никто и не подумал сопоставить, когда, кто и с кем говорит по телефону. Зато теперь, когда ему нужно приглядывать за мной, да так, чтобы я его не вычислил, кнопка «1» и молчит. И в прошлый раз он тоже был здесь сам. Я это понял во время допросов у них. Он слишком хорошо знал, что произошло на самом деле. Знал такие подробности, которые мог знать только постоялец отеля.