Важен каждый - [22]

Видимо, любое событие в моей жизни воспринимается мной как новый опыт. Эта привычка явно от мамы, её философское отношение к испытаниям сохранило нервы не только ей, но и мне. Но дыра внутри, конечно, просто так никуда не делась.

Это было удивительное сочетание радости и грусти. Я чувствовала, как мой мир постепенно рушится, почва уходит из-под ног. Мир как будто бы расширился до невозможных широт и стал серым и холодным, словно я оказалась в невесомости, а квартира наших друзей стала тёплой, мягкой и светлой большой подушкой, на которую я упала в этом разверзшемся обрыве. Она смягчила все острые углы этой ситуации так, что мне даже показалась странным и неестественным, что я в таком спокойном состоянии, а ситуация такая ужасная. Но как мне объяснила Оля, это только в сериалах люди бьются и бегают в истерике. А я спокойно переносила всё, улыбалась и шутила, а мир ломался. Серёжа с Олей всё разузнали и стали носить маме передачи. Они рассказывали, что прийти в место приёма и пройти эту процедуру проверки и сдачи вещей было целым психологическим испытанием. Будто бы в этой комнате передач собралась вся грусть, усталость и злость человечества. Там людей тоже ломали. Тех, кто оказался за решёткой, и тех, кто остался на воле и носил передачи. Они сказали, что мне совсем не обязательно получать этот опыт, поэтому я решила с ними не ходить.

Я вернулась в школу. Для меня было удивительно, как спокойно жизнь продолжает идти дальше. Но по опыту из фильмов я помню, когда у героев случаются беды, когда у них умирают родные, например, самое непереносимое, так происходит всегда и со всеми. Трагедия только у тебя, весь остальной мир двигается дальше, и если ты не сопротивляешься, мир уносит тебя с собой, и ты постепенно вытягиваешься из своей психологической трясины. У меня тут маму забрали и посадили за решётку, а в школе всё как обычно. И я начала втягиваться обратно. Я ни с кем ничего не обсуждала. Неделю, которую меня не было, я болела. Я часто болела в школе, потому что не любила в неё ходить, и часто специально настраивала себя, чтобы подхватить простуду при любом удобном случае. Так что, это было обычным делом. Самым близким моим подругам — Юле, Ире и Насте — я сказала, что всё расскажу позже. Они знали, что что-то не так, потому что их вызывали к директору и расспрашивали про меня и мою маму. Они, конечно, сказали, что ничего не знают.

Карантин

Солнечное утро. Как хорошо, что солнцу не мешают тюремные решетки. Солнце дает нам свет, тепло, и силу. Силу жить в любых условиях.

В камере 12 женщин разных национальностей, возраст — 24–45. Москва — многонациональный город, тюрьма — тоже. Все — прибывшие на днях. В карантине нужно пробыть две недели. К новеньким присматриваются, постепенно знакомимся. В коридоре гремит тележка — везут завтрак. Открывается окошко в двери. Быстро подаются алюминиевые тарелки и кружки. Ложки тоже алюминиевые. После окончания советской власти я уже успела забыть, что посуда бывает из алюминия. Алюминий сильно нагревается, из такой кружки невозможно пить горячий чай — надо ждать, чтобы не обжечь губы. Это канцерогенный материал, который может привести к раку. Но он самый дешевый, поэтому в тюрьмы поставляют такую посуду.

Еда в московской тюрьме оставляет желать лучшего. За полгода я съем столько лапши «Роллтон» (российский заменитель китайской лапши в пакетиках, которую мне приносили друзья с передачами), что теперь даже запах плохо переношу.

Выйти из камеры хоть куда — на медицинский осмотр, на часовую прогулку — радость. Выйти — это значит ходить, хоть ненадолго вырваться их этих четырех стен.

Часовая прогулка каждый день — законное право подследственного, так же, как и осужденного, но дежурный офицер выводит на прогулку, только если желает идти больше половины сидящих в камере, поэтому тем, кто не может жить без свежего воздуха, к ним отношусь и я — собственно, я и есть главный желающий идти на прогулку каждый день в любую погоду — приходится уговаривать ленивых и полубольных выйти с нами на прогулку. Чаще всего это удается, потому что делать в камере особо нечего.

Женщины рассказывают про свою жизнь и приключения. Приключения часто приукрашенные. Если увидеть их на улице — обычные девушки, внешний вид никак не говорит, что это преступники закона. Статьи — разные. В основном распространение наркотиков, воровство. Изредка — убийство, мошенничество. Совсем редко — незаконное пересечение границы. Границу России с чужими паспортами почему-то пересекают гражданки бывших союзных республик и африканки.

Книги читают 10 % сидящих, и в основном облегченные любовные и детективные романы.

Передачи получают меньше половины. Это логично. На преступление часто идут те, у кого никого нет. А от наркоманов родные так устают, что не приходят навещать их в тюрьмы.

Курят 99 %. Начинают курить и те, кто на воле не курил. От нечего делать. Это осталось для меня загадкой. Есть нечего, передач нет, а все равно что-то курят. «Что-то» — в прямом смысле. Потому что даже самые дешевые сигареты быстро заканчиваются, и женщины начинают сушить и заворачивать в газетные обрывки чай. Если камера дружная, то пять человек могут курить одну сигарету — в целях растягивания последней пачки. Курят в окно. Потому что в камере беременная. В тюрьме свои «понятия». Говорят, бывают черные камеры и зоны, где полный беспредел. Но я прошла, слава Богу, среднюю полосу этого мира.