Ватерлоо, Ватерлоо - [2]
Сегодня вечером мы с Мишелем встретимся в кабачке в Ватерлоо, и все будет кончено. Вообще-то, чтобы убедиться в обратном, достаточно отправиться в гипермаркет «Биггс», вроде как за покупками — бумажные платочки или новый шарфик, замороженная пицца или скороварка. Если все это, как заявляют рекламщики, «реально», тогда что угодно тоже реально, в том числе любовь. В конце концов, мы все еще можем прогуляться по лугам, изборожденным чувством: иногда здесь светит солнце, а гордый лев всегда отбрасывает тень. Обновление вечно и бесконечно: упаковки в гипермаркетах меняют каждый месяц, скидки устраивают каждую неделю, и люди целыми семьями «отрываются» там по субботам. Ну да, конечно, можно удовольствоваться ничтожными переменами и тратить энергию, откапывая знакомый товар в новом исполнении. Все это реально, реально, реально, кричат рекламные щиты, установленные на всех перекрестках, эти гигантские табло видны даже с Львиного холма, если хватает задора подняться по ступеням на самый верх.
У въезда в бывшую деревню Ватерлоо — теперь она превратилась в эклектичный городок с процветающей торговлей — стоит дом с затейливо разбитым садом: как свидетельствует мемориальная табличка, здесь находится могила ноги лорда Аксбриджа. Ногу лорду оторвало последним пушечным залпом, сделанным по приказу Наполеона в момент отступления. Могила для одной ноги. Одинокая нога в могиле. Я во время отступления буду стрелять, если смогу, и предам земле две мочки уха и две лодыжки с синеватыми венами. Я склонюсь перед этими знаками отличия, а другие оставлю Мишелю — пусть пользуется, как знает, уже под новым знаменем, потому что наше больше не развевается на ветру, и сегодня вечером мы снова искромсаем его за пивом в «Гриль-баре Императора».
Где находится кабачок Декостера? Кто из унылых выпивох, ничего не знающих ни о прошлом, ни о местах былых сражений, скажет нам это? Кабатчика Декостера привязали к лошади и сделали проводником Наполеона на поле боя. Не в силах шевельнуться, дрожа от страха под шрапнелью, он видел, как бесчисленная пехота маршала Лобо строится перед его заведением, и сознавал, сколь велика мощь французов. А я, связанная по рукам и ногам, я, идущая туда, куда хочет Мишель, я, зависящая от него, буду сегодня вечером созерцать то, что он считает своей силой, своей победоносной любовью, любовью и своим царством. Я захмелею от пива, которым он станет поить меня в «Гриль-баре Императора», оцепенею, когда он прикроет мне рот ладонью, его низкий красивый голос заворожит меня, и я, несмотря ни на что, поведу этого извечного врага, который возжелал мою страну и владеет ею до последнего крика, поведу его вдоль наших общих меток и буду немногословна, и пусть его встревожат моя молчаливость, моя уклончивость, а я буду мысленно молить об отступлении, чтобы гордые скакуны сбросили нас, и тогда холодная земля навеки забьет нам рты.
Земля на равнине Ватерлоо холодна. Даже теперь, в начале лета. 18 июня 1815 года проливной дождь шел до четырех утра, задержав начало сражения, а несколько часов спустя намокшая рожь затруднила продвижение конницы Нея. Нужно все-таки попробовать ее на зуб, эту землю, в которой лежат шестьдесят тысяч трупов, и запомнить вкус внутренностей, пока экскаваторы не перелопатили ее: мы каждый год подписываем петиции, чтобы остановить нарезку участков под строительство и уничтожение очередного куска поля боя. Каждый из подписавшихся все еще верит, что память о прошлом у будущих поколений возобладает над желанием построить бунгало на одной из последних равнин нашей маленькой страны. А я хотела бы верить, что любовь окажется выше нас с Мишелем и мы снова склонимся перед ее знаменами. Нет, не получится. Каждый из нас выше любви, потому что штандарт слишком тяжел и пригибает нас к земле. Ни один из нас не хочет сдаться первым, вот и все, и сегодня вечером мы будем оспаривать право умереть героями.
Вот почему я буду молчать, невыносимо медленно попивая свое пиво. Вот почему я позволю Мишелю говорить, и тонуть в грязи, и отчаянно размахивать саблей перед моим лицом. Я позволю ему действовать. А если он заплачет, то не потому, что будет пьян, и не станет бормотать, что наша любовь крепче бронзового льва. Слезы прольются из-за утраты стягов, так отважно реявших на виду у всего мира, когда мы, опьянев от гордости, кричали: «Это — реально!»
Шофер-дальнобойщик и кюре, юноша «нестандартной ориентации» и одинокая женщина, безутешная вдова и закомплексованная девушка… Шесть человек, ничем между собой не связанных, стали свидетелями дорожного происшествия. Каждому сбитая на шоссе собака напомнила о чем-то своем. Шесть историй, составляющих книгу Каролины Ламарш, шесть поразительных по глубине и психологической достоверности внутренних монологов создают ощущение красоты и хрупкости жизни.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.