Васька путешественник - [25]
Занимаясь с раненым Васькой, я не обращал внимания на своих спутников, но слышал, как Митя разносил незадачливого охотника. Дядя Ваня уныло повторял одно и то же:
— Да ведь нечаянно я. Бес попутал: показалось, будто чекалка!
— «Чекалка, чекалка»!— ожесточённо перебивал Митя — Тоже мне охотничек! Ружья у таких надо отбирать! Спутал пёстрого кота с шакалом… э-эх, разиня!
Но мне сейчас не до перебранки, нужно спешить. Я снял свою куртку, сделал из неё подобие мешка, осторожно уложил в него кота и, держа свёрток на вытянутой руке, быстро зашагал к дому. Митя, собрав остальные вещи, пошёл рядом со мной. Дядя Ваня быстро от нас отстал и затерялся в темноте.
В дороге Васька перестал барахтаться, затих, но по дыханию было слышно, что он жив. Это поддерживало мою надежду.
Трудно мне сейчас описать то, что началось у нас в доме, когда я принёс еле живого, окровавленного Ваську. Помню только, что Татьянка взглянула раз на своего любимца, испуганно вскрикнула, а потом уткнулась лицом в подушку, залилась плачем, да так и лежала всё время ничком, боясь поднять голову.
У Рафиги глаза стали ещё больше и чернее, чем всегда. В них горела скорбь и неприкрытая ненависть к виновнику Васькиного несчастья. Она шептала, презрительно скривив губы, мешая русские слова со своей родной речью:
— А яман ходжа, дурной, совсем дурной! Яман киши! Совесть иохтур, дядя Ваня!
Девочка несколько раз порывалась выбежать из дома, но я её удерживал и ласково и строго. Я понимал, куда она стремится. Попробуй отпусти её — побежит на квартиру к Колесникову и наговорит ему сгоряча такого, что и сама потом испугается.
Совсем иначе вела себя Ина. Она то сидела неподвижно, бледная, заплаканная, то цеплялась за меня руками и умоляла:
— Папа, папочка! Спаси Ваську, спаси!
Мы советовались с женой, перебирали в памяти всё, что знали о лечении животных, но, оказывается, знали-то об этом не так уж много, да и случай здесь был очень тяжёлый. Подробный осмотр показал: у Васьки в трёх местах пробита грудь, дробины прошли сквозь лёгкие и застряли под шкурой на противоположной стороне тела. Четвёртая дробинка осталась где-то в животе, а пятая пронизала мускулы на левой задней ноге. С такими ранами не смогла бы жить ни собака, ни корова, ни овца. Но кошки отличаются особой живучестью, — может быть, Васька и выдержит. Так мы думали и надеялись, но бедняге нужно помогать бороться со смертью. С чего же начинать? В таких случаях прежде всего следует поддержать работу сердца.
У нас был шприц для уколов и несколько стеклянных ампулок с камфорой; эти вещи мы имели на всякий случай. Вот теперь и подошёл этот роковой случай.
Жена отыскала шприц и промыла его спиртом. Я разбил одну ампулу, наполнил шприц камфорным маслом и вспрыснул Ваське под кожу третью часть человеческой дозы. После этого кот стал ровнее дышать, его мутные, остановившиеся глаза немного прояснились. В течение ночи мы ещё три раза делали своему больному камфорные уколы.
Васька лежал на диване, на подложенном под него куске марли. Мы думали, что так ему лучше, — тепло и мягко. Но перед утром, когда утомлённые девочки, наконец, улеглись в постели, а мы задремали на стульях, кот вдруг забеспокоился, завозился и скатился на пол. Я было хотел снова положить его на диван, но передумал и стал наблюдать. Васька, видимо, пришел в себя и действовал сознательно. Он подполз к двери и лёг, прижавшись прострелённой грудью к полу. Я протянул туда руку и сразу понял, чего ищет Васька. Ему нужна прохлада, а из-под двери как раз и тянет холодный воздух. Немудрено, — у кота сильный жар, нос у него сухой и горячий, а изо рта так и пышет. Тут мне вспомнилось, что при лечении раненых часто применяют холод, вспомнился и один простой ветеринарный приём. Я вышел во двор и нашёл там кучку глины, которая осталась ещё с лета, после ремонта печей. Она была влажная и холодная. Набрав глины, я размазал её между двумя слоями марли и приложил этот холодный компресс к Васькиной груди и животу. Кот успокоился, закрыл глаза и, кажется, даже задремал. Через час глина на марле нагрелась и стала подсыхать — мы заменили её свежей, — в этом «лекарстве» недостатка не было.
Утром я привёл к Ваське ветеринара. Нашему островному ветфельдшеру Ивану Нилычу никогда ещё не приходилось заниматься с ранеными кошками, — он лечил коров, лошадей да свиней и лишь изредка к нему приводили охотничьих собак. А тут — извольте радоваться — зовут на дом из-за… кота! Это удивило Ивана Нилыча. Впрочем, он не стал долго упрямиться, собрал в чемоданчик свои принадлежности и отправился со мной, подтрунивая над самим собой.
Осмотрев Ваську, ветеринар одобрил и сделанные ему уколы, и глиняные компрессы, потом выстриг кривыми ножницами всю шерсть вокруг ранок, промыл их раствором марганца, закрыл чистой марлей, а сверху велел опять положить сырую глину.
Наши девочки, обступив Ивана Нилыча, со страхом ждали, что он скажет о Ваське. Но ветеринар не торопился с заключением и с удовольствием пил чай, которым мы его угостили. Ина, наконец, не выдержала и робко спросила:
— Скажите, пожалуйста: как наш Васька, — выживет?
