Васина Поляна - [51]

— Предъявите билетики!

— Я только что вошла, — лепетала девчоночка. — Я еще не успела купить, честное слово…

Контролерша не в настроении, что ли, была:

— Платите штраф! А вам, кондуктор…

— Она действительно только вошла.

Все пассажиры за худышку эту вступились. Особенно здоровенный «свадебный» мужик старался:

— Мы со свадьбы едем, и все четверо подтверждаем, что товарищ только-только вошла.

— При чем тут свадьба-то? — удивилась контролерша.

— А при том, что племянник Пашка, который женился, он тоже в милиции работает.

Контролерша долго еще со «свадебными» ругалась, потом сошла у поста ГАИ. А девчоночка как забилась в уголок, так и молчала всю дорогу.

И теперь вот:

— Они же слепые! Помочь им надо!

Я не знаю, почему она на меня смотрела. «Свадебники» ближе к ней сидели, а она на меня уставилась:

— Помочь им надо!

Оперся я на свою палку, поднялся.

У меня ноги болят, так что я всегда при палке. Она у меня модная-премодная, серебряными нашлепками украшена. И легонькая, удобная.

Когда ноги заболели, я во ВГИКе учился, вот и купили мне эту палку однокашники в подарок, чтоб легче мучиться было. В самой Москве купили, в магазине тростей и зонтов.

Девчушка первой из автобуса выпрыгнула, я вслед за ней под дождь вылез.

Только отошли от автобуса, и тут нас хохот оглушил.

Смеялись трое парней. Они сидели у автобусной станции под навесом и оттуда командовали слепым:

— Налево, прямо, еще прямо… Теперь назад! Назад, вам говорят! Ха-ха-ха-ха!

Особенно Чернявый старался.

Слепые старики блуждали по луже, безропотно повинуясь командам. Привыкли, видно, что им добрые люди всегда помогают, всегда правду говорят, не обманывают.

Ой, нельзя мне мочить ноги. Врачи строго-настрого наказали, что любое охлаждение чревато… Но шагнул я было в лужу.

А девчоночка меня упредила. Ухватила старика за руку, вывела на сухое место.

— Нам бы до базара дойти, — сказала старуха. — Картошка кончилась. Так-то нам Коля носит, Васин друг фронтовой, а нынче…

«Ой, ну где вы, нынешние тимуровцы? Да как же вы, пионеры, эдакое допускаете?» Подумал так, а сам приговариваю:

— Идемте, идемте, дядя Вася. Я вас до базара провожу.

Похромал я было с ними к базару, да вдруг очухался: она-то где?

Девчушка подходила к парням.

Они сидели на скамейке, покуривали, ухмылялись. Лет им по восемнадцать-двадцать. Здоровые акселераты. Особенно который в середине сидел. Чернявый, горбоносый, красивый.

К нему-то подошла девчушка и шлепнула по щеке.

— Какие же вы паршивцы! — сказала.

Парни вскочили, пошли на нее.

Она ссутулилась, голову руками закрыла.

— Погодите здесь! — крикнул я слепым и метнулся к скамейке.

— Бакланы! — орал я.

Вообще-то я с палкой метров семьдесят-восемьдесят пройти могу. Потом отдыхать приходится. А тут…

Мигом я у скамейки очутился. С ходу палкой Чернявому по башке заехал. Второго тоже долбануть успел. Конец палки у меня вдребезги разлетелся…

Парни были, видно, те еще. Стали подступать ко мне.

Девчоночка рядом стояла, очухалась:

— Бессовестные! Над калеками издеваетесь, инвалида обидеть хотите!

Ну, чудачка! На нее шли — она молчала, руками закрывалась, а за меня теперь заступается.

Шумел дождь, парни надвигались.

Были бы ноги здоровые, ей-богу, убежал бы я от этих гадов.

Душа у меня в пятки от страха унырнула. Каялся уж — зачем мне эти приключения? Палкой-то по башке зачем? Ну, пристыдил бы, усовестил… Но тогда бы они девчушку обидели. Точно бы — обидели.

Мне как-то Зелененко Евграф Борисович рассказывал… Обступили его такие же вот трое лихачей. Он на скамейке сидел, отдыхал. А они привязались. Давай над фронтовыми наградами его изгаляться. Одну медаль оторвали. А Борисович совсем-совсем больной, беззащитный, значит. Рассказывал, плакал. Всю войну прошел, не ревел, а про подонков рассказывал — слезы ручьем текли.

Тех тоже трое было, пьяные.

Может быть, те же и есть? Хотя эти вроде бы трезвые. А впрочем, все подонки друг на друга походят.

Они подошли ко мне вплотную.

И тут она втиснулась между нами.

— Прочь! Прочь, паршивцы!

Чернявый поверх наших голов глянул, процедил:

— Атас!

И они, обматерив нас, исчезли за углом автовокзала.

А от автобуса к нам на помощь бежали «свадебные» мужики.

…Не знаю, что это были за парни. Внешне — обыкновенные ребята, модные, длинноволосые. Не знаю, почему они были такими злыми, жестокими. Но они были.

И была рядом худенькая, неприметная девчоночка. И то, что я встретил ее, дорого мне. Очень дорого!

Как только парни исчезли, она завсхлипывала.

Кто-то проводил слепых на базар, кто-то из женщин подхватил плачущую девчушку и отвел к автобусу.

Она опять забилась в уголок.

Вышла у «Зари», в районе Уралмаша.

— Как хоть тебя зовут? — спросил я на прощание.

— Мила, — ответила девчоночка.

…А трость свою я упеленал черной изолентой. Вид у ней, конечно, уже не тот, но все равно ходить мне помогает.

ГРОЗНАЯ ДОЛГОРУКОВА

Зовут ее Ольга Васильевна Безрукова, а во дворе Долгоруковой эту тетку дразнят.

Многим жителям нашего двора она насолила: Лесков погреб выкопал под окном — она какую-то комиссию вызвала, на детской площадке ребятишкам качелями пользоваться запрещает, хозяев всех дворовых собак облаяла, белье на веревке сушить не разрешает, ковры хлопать…