Васильки - [3]

Доспехи странные свои

Из разных умных книг.

Он неуклюж был и смешон,

Терпел от всех тычки,

И под забралом прятал он

Обычные очки;

Картонный щит носил с собой,

А вот меча не брал:

Кого-нибудь, коль грянет бой,

Он защитить мечтал.

И дама сердца у него

Была при этом всём,

Но, жаль, не знала ничего

О рыцаре своём.

Он по законам книжным жил

И потому порой

Помятым сильно панцирь был,

И щит бывал с дырой.

Но он, чудак, не унывал

И щит латал, как мог,

И зонт с собою в дождь он брал,

Чтоб шлем вдруг не размок.

Он перечитывал порой

Доспехи из страниц,

Чтоб вновь увидеть как герой

Дерётся у бойниц,

Чтоб снова сердцем ощутить,

Что правда – лишь одна,

И невозможно отступить,

Коль за спиной она.

О даме сердца он мечтал

И так, не зная сна,

Покой любимой охранял

Ночами у окна.

И снился шёпот ей сквозь сон

Листаемых страниц;

И ей во сне являлся он

В толпе плывущих лиц.

А как-то раз, когда луна

Висела над Москвой,

Она брела домой одна

По улице пустой.

Что было нужно тем двоим,

Что вышли поперёк,

Она не знала и самим

Им было невдомёк.

Закончу очень скоро я

Наивный свой рассказ.

Здесь, безусловно, рыцарь встрял

И даму сердца спас.

Но мне, поверьте, не смешно

От сказки сей простой.

Смеяться, всё-таки, грешно

Над чистой добротой.

…Он в жизни смысл давно нашёл

И многое узнал,

Но сквозь картон легко прошёл

Заточенный металл.

Я доскажу, хоть всё равно,

Быть может, вам сейчас.

Финал счастливый, как в кино,

Имеет мой рассказ.

Там был средь корешков из книг

Прочней других – один,

И нож неглубоко проник,

Царапнув по груди.

Не защитить от зла подчас

Открытого лица.

Железный панцирь вряд ли вас

Спасёт от подлеца.

Пусть наковальней для добра

Нам станет книга, друг.

И мы поймём: важней наград —

Тепло дающих рук.

…Завьёт в кольчугу кольца слов

Правдивая строка,

И станет вдруг бессильным зло

На кончике клинка.

5 марта-24 апреля 1995

Белый плен

Пришёл художник в дом ко мне

И кисть свою достал.

И разукрасил, как во сне,

Всё в яркие цвета.

Он превратил мой потолок

В лазурный океан,

А холодильник я не мог

Найти среди лиан;

Он кафель в ванной заслонил

Лугами спелых трав,

А в спальне тёплый дождь пролил,

И в реку канул шкаф.

На склонах гор торшер исчез

И вместе с ним диван.

Шумел в дому сосновый лес

И звал простор саванн.

Но как-то раз кошмарным сном,

Загнав в чулан рассвет,

Вдруг маляры пришли в мой дом

В пилотках из газет;

Всё белым выкрасили в нём

И выкрали цвета.

Мой дом ослеп и стал бельмом,

Стал вновь куском холста.

Без цвета стал я видеть сны

В молочной тьме ночей.

Я пленным стал у белизны.

Я растворился в ней.

В халате белом вновь с утра

Она войдёт ко мне,

И облака, схватив за край,

Задёрнет на окне.

Я снежным тут лежу пластом

На белых простынях.

Я слился с ними и никто

Здесь не найдёт меня.

Цветные дни вернуть назад,

Седые сбрить виски,

Не даст смирительный наряд,

Пошитый из тоски.

На белом письменном столе

Я белый лист нашёл,

И исписал в туманной мгле

Его карандашом.

Он белым резал мне глаза,

Покуда я писал.

Но я хотел ему сказать

Про то, что думал сам.

Я написал на нём про то,

Что я люблю цветы,

И пожалел слепых кротов

В их царстве темноты.

Я написал, что зе́лен лес —

Он должен быть таким!

А голубой – есть цвет небес:

Ему не быть другим.

Должна нам радуга сиять,

Лишь только дождь прошёл.

В конце ещё добавил я,

Что это – хорошо.

Но не нашёл с утра листок

И карандаш свой я.

Бездарен, скучен и жесток

Мир «маляров», друзья.

Мне холодильник стал врагом

За подлый свой колор.

И кафель белый утюгом

Я в ванной расколол.

Настанет день и я решусь

Прервать постылый плен.

Я кровью стены распишу

Из бледных тонких вен.

13-17 мая 1995

Командировочные страдания

1: Ностальгия

Эх, постылая эта чужбина!

Нет размаха для русской души.

Здесь тоску надо мерить аршином,

Только вот не отыщешь аршин.

Заскучал по рублям, Чебурашке,

По крикливой кукушке в часах,

По расшитой цветами рубашке

И, конечно, берёзке в лесах.

Здесь как жаркою ночью мне душно —

Не забыться спасительным сном.

Небоскрёбы мне застили душу

И скребутся холодным стеклом.

Дуня! Мне бы котлет и картошки,

И борща – наяву, не в бреду.

Я, роняя от сандвича крошки,

Здесь поспешно жую на ходу.

Часто снятся цветы полевые,

Бабы русские… Вот где тоска!

Здесь же womanы сплошь деловые,

Словно классная, в школе, доска.

Заработала – думай про тело,

Как дешевле всего похудеть.

До икоты мне, Дунь, надоело

В их контактные линзы смотреть.

Наполняя действительность смыслом,

Русских женщин я видел во сне:

В ярко красном платке, с коромыслом

И в очках. Очень редко – в пенсне.

Нет их краше. И – верю я! – шире

Никого не найдётся душой.

Их признали уже в целом мире,

Да и нам грех пройти стороной.

2: Возвращение

Срок пришёл – мне распахнута дверца.

Как же много значенья в словах

Для ранимого русского сердца

Вдруг слилось в «шереметьево-два».

Здравствуй, чистое русское поле!

Жаль, забыл прихватить сапоги…

Сле́пит очи родное приволье.

Или это не видно ни зги?

Многодневная тяжесть разлуки

Глиной липнет, висит на ногах.

Вековые граниты науки

Мелкой пылью скрипят на зубах.

Вот уже с запылённой сумою

Замер я у знакомых ворот

И, с чужою помадой, рукою

По щекам я размазывал пот.

«Евдокия Петровна! Родная!

Ты ль встречаешь меня у двери?

Поворкуем за чашкою чая!

Только скалку – прошу – убери».

14-15 июня 1995

Крылья ангела

Как небу – листу это выскажу я.