Василий Теркин после войны - [13]

Перед смертью всю страну

До конца угробить.

Нам же, хлопцы, наплевать

На его делишки,

Можем только пожелать

Ни дна, ни покрышки, —

Дорога отчизна-мать,

Дом, семья, детишки.

Но признать не премину,

Дам свою оценку:

Тут не то, что в старину,

Не пробьешь лбом стенку.

Тут не то, что на кулак:

Поглядим, чей дюже, —

Я сказал бы даже так:

Тут гораздо хуже.

Со смекалочкой во всем

Действуй осторожно,

Перетерпим, перетрем,

Выждем, когда можно…

Ну, да что там толковать,

Ясно, как на смотре:

Сталин хочет воевать,

Ну, а мы посмотрим.

Хочешь жить — не забывай,

Забывать не вправе:

Он нам скажет: умирай!

Мы ему: — Отставить!

Вот тогда перед страной

Выполнишь задачу,

А к тому еще живой

Будешь сам в придачу.

Потому и доложить

Захотел вам просто,

Что большой охотник жить

Лет до девяносто.

ПИКОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Год назад, а может ныне,

По дороге на Берлин

Ехал Тёркин на машине

За нарядом на бензин.

С ним была его команда:

Полковой шофер-сержант.

Газовали два сержанта

Получить скорей наряд.

Не подумайте худого —

Запланировали путь:

На обратном рейсе снова

В гости к немкам завернуть.

Час назад свою подружку

Каждый коротко обнял,

Потому на всю катушку

Жал шофер и газовал.

Жизнь в казарме всем знакома —

Жить живи, дышать не смей:

Ни подруги, ни знакомой,

Ни чужой и ни своей.

Потому и сердце бьется,

Если выйдет из ворот:

Будет случай, подвернется —

Чью-то долю ущипнет.

А сержантам в полк вернуться

По приказу надо в срок,

Если ж раньше обернуться —

Ущипнут еще кусок.

Потому неслась машина,

Лес мелькал по сторонам…

Но вдруг — бац! — и к чорту шина

Разорвалась пополам!

Тёркин вылез и с опаской

На запаску поглядел,

И была она запаска

Лишь для виду, не у дел.

Красной армии привычно

Без запасных ездить шин,

Выручал всегда обычный

Способ хитростный один:

Наш шофер большой искусник

Всё на свете починять:

Плюнет, дунет, латку пустит —

И порядочек опять.

В этот раз — иное дело:

Клеить — значит опоздать,

И сказал шофер несмело:

— Неужели загорать?!

Но, как будто отвечая

Им на это, где-то вдруг

Появился, наростая,

Сзади их моторный звук.

Много нужно ли солдату,

Услыхав такой ответ:

Тёркин сразу к автомату,

А шофер за пистолет.

Подъезжают. Вроде немцы.

Один толстый и седой.

Тёркин, взяв на мушку дверцы,

Подает команду: — Стой!

Толстый в ярости выходит,

Красный, злющий, что твой бык,

И такое вдруг заводит,

Что аж страшное выходит —

Оказался Вильгельм Пик!

Тёркин — новую команду:

— Хоть ты Пик, а не пищи!

А потом уже сержанту:

— Шевелись! Давай ключи!

Пик попятился в машину,

С перепугу замолчал,

А шофер тотчас резину

И колеса даже снял.

Заменил свое чин-чином,

Погрузился, а потом

Говорит с лицом невинным:

— А кого мы, Вася, ждем?..

И как-будто с сожаленьем,

Головой сержант поник:

— В пиковое положенье

Влип геноссе Вильгельм Пик.

А потом — с другой заходит;

Призадумавшись на миг,

Говорит с поклоном вроде:

— Загорай, товарищ Пик.

Власть советскую ты, шкура,

Устанавливаешь здесь,

Так вот это, знай, в натуре

Власть советская и есть!

ТЁРКИН СЛУШАЕТ РАДИО

Как-то под вечер до срока

Возвращался Тёркин в полк,

И, как-будто ненароком,

Повернул немного вбок.

Повернул к знакомцу-другу,

К дому немца одного,

Что услугой за услугу

Выручал не раз его.

В увольнительной имелось

Час до срока с небольшим,

А ему давно хотелось

Делом заняться одним.

Делом правильным и нужным,

Скажем прямо — не простым,

Невозможным для послушных,

Для трусливых и недружных,

А наш Тёркин — был иным.

Одним словом, Тёркин вскоре

В доме немца заседал,

Дверь держали на запоре,

Чтоб никто не помешал.

Молчаливый, что твой скромник,

В руку-горсточку курил,

И, ссутулившись, приемник

Он внимательно крутил.

Где-то скрипка, где-то пенье,

Повернул еще — трещит,

И вдруг слышит:

— Говорит

Радио «Освобожденье».

Тёркин ближе к аппарату,

Ухом влип в него сержант,

Объявляют:

— Про солдата,

Имя:

— Тёркин-оккупант.

Тёркин ахнул — что такое?!

Непонятное уму —

Про него же, про героя

Сыпет радио ему!

Тёркин, стой! Дыши ровнее,

Тёркин, сердцем не части!

Тёркин, слышишь? Чтоб вернее,

Слева звуку подпусти.

Тёркин, Тёркин, что с тобой?

Скажем откровенно:

Славы ты не ждал такой

Необыкновенной.

И не то, чтоб ты впервой

С нею повстречался…

Словом, Тёркин, наш герой

Малость растерялся.

Знать, не только на войне

Был со славой дружен,

Ты теперь уже вдвойне

Родине, знать, нужен.

Чтоб никто в стране не знал

Про тебя, такого,

Кремль поэту приказал —

О тебе ни слова.

Как обманут властью был,

Как теперь живется…

Но выходит: только б жил,

А поэт найдется.

Только б жил не просто так —

Подхалимом серым,

А чтоб был во всём мастак,

Правильным и смелым.

Но когда услышал Тёркин,

Что победу не сберег,

Подавился от махорки

Дымом, ставшим поперёк.

— Вот те на, брат, удружили!

Голос снова поднасел:

— Что же это ты, Василий,

Прозевал, недосмотрел?

Потемнел с лица мой Тёркин

От обиды от такой,

Повернулась слава горькой,

Оборотной стороной.

— Вот ты как! Корить солдата!

Не суди, брат, ты не Бог,

Это я-то виноватый?

Хорошо. А что я мог?

Что я мог, ведь он — Усатый

Обманул не только нас,

Но меня, скажу, — солдата

Обманул в последний раз.

Я согласен и не спорю,

Что войны милее жизнь,

Ну, а жизнь-то стонет морем,

В дамбу власти упершись?

Спору нет — построить кран бы,

И не бомбой, не войной

Отодвинуть эту дамбу

С нашей родины долой.

Я — любитель мирной жизни,

Воевать хотя мастак,