Василий Шуйский - [10]
Слабая конструкция регентского совета, которую пытался создать перед смертью великий князь Василий Иванович, действительно стала рассыпаться с самого начала. После смерти великой княгини Елены Глинской власть несколько раз переходила из рук в руки то князей Шуйских, то князей Бельских. Иван Грозный не случайно больше всего запомнил оплошку боярина князя Ивана Васильевича Шуйского, дерзнувшего отдыхать в присутствии малолетнего правителя. Речь шла не столько о том, что князь Иван Васильевич Шуйский облокотился (по неосмотрительности, наверное) на великокняжескую кровать. После смерти брата он находился на вершине власти, пока летом 1540 года по настоянию нового митрополита Иоасафа не был снова освобожден князь Иван Федорович Бельский. Можно было бы снова говорить о восстановлении регентского совета, хотя даже формально этого не случилось. Летописец описывал реакцию князя Ивана Васильевича Шуйского: «И о том вознегодовал князь Иван Васильевич Шуйский на митрополита и на бояр учал гнев дрьжати, и к великому князю не ездити, ни з бояры советовати о государьских делех, ни о земскых, а на князя Ивана Бельского великое враждование имети и зло на него мыслити. И промежь бояр велик мятежь бысть»[50]. Все закончилось переворотом, осуществленным 3 января 1542 года Иваном Шуйским при поддержке своих сторонников в Москве и детей боярских из Владимира, где он находился на службе. И в этот раз снова присутствовали тайный арест, ссылка на Белоозеро, а затем и убийство «без великого князя ведома, боярьскым самовольством» князя Ивана Бельского. Началось единовластное правление князей Шуйских, и князю Ивану Васильевичу понадобились проверенные сторонники, которых он видел прежде всего в своих родственниках. Вперед пошли представители пребывавших в относительной тени старших ветвей рода князей Шуйских — князь Федор Иванович Скопин-Шуйский, а также братья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские. При том, что никто из них лично уже не имел отношения к регентскому совету, создававшемуся великим князем Василием III. Для впечатлительного мальчика Ивана IV, подверженного мстительным инстинктам, придворная борьба стала символом боярского «самоволства» и «гордения», истреблять которые он стал очень рано. И начал именно с князей Шуйских.
Первая казнь
Жертвой великокняжеского гнева прежде других стал князь Андрей Михайлович Шуйский. Именно по отношению к нему впервые был исполнен смертный приговор, вынесенный 13-летним Иваном Грозным. Трудно спорить с тем, что дед героя настоящей книги — будущего боярина и царя Василия Шуйского — действительно заслуживал наказания. По сообщению «Царственной книги», на такой шаг Ивана Грозного сподвигло стремление защитить от произвола князей Шуйских близкого к нему в тот момент Федора Семеновича Воронцова. Отвратительная сцена расправы с Воронцовым разыгралась прямо в присутствии молодого великого князя и нового митрополита Макария на заседании Боярской думы 9 сентября 1543 года. Между прочим, поставление книжника и высоконравственного новгородского архиепископа Макария во главе Русской церкви было одним из немногих положительных следствий переворота, произведенного князьями Шуйскими в 1542 году. Однако Макарий быстро перестал их устраивать (аналогичная судьба постигла митрополита Иоасафа), как только попытался вмешаться в боярскую рознь. Преследователи Федора Воронцова посмели оскорбить митрополита Макария, вступившегося за неугодного князьям Шуйским боярина, и даже разорвали на нем мантию. Великий князь вынужден был упрашивать (и упросил) князей Шуйских, чтобы те оставили жизнь Федору Воронцову: «И государь по Шуйских приговору велел Федора и сына его Ивана послати их на Кострому». Однако Иван Грозный навсегда запомнил уроки той истории и сделал свои выводы: «И тако ли годно за нас, государей своих, душу полагати, еже к нашему государьству ратию приходити и перед нами сонмищем июдейским имати и с нами холопу з государем ссылатися и государю у холопа выпрашивати?»[51]
Несколько месяцев спустя произошло событие, смысл которого трудно было бы понять, если бы мы не знали о многочисленных казнях, учиненных впоследствии Иваном Грозным. Злые и жестокие игры, которым он предавался в юности, стали предвестием террора, направленного на подданных и длившегося несколько десятилетий. Началом же всему была казнь возвысившегося первого боярина князя Андрея Михайловича Шуйского. Не случайно Иван Грозный постоянно возвращался к тому, чтобы обвинить князей Шуйских во всех возможных грехах в первом послании князю Андрею Курбскому и, возможно, еще в знаменитых приписках к «Царственной книге». В этой летописи тоже говорилось о казни боярина князя Андрея Михайловича Шуйского как наказании за «безчиние и самовольство» и «многие неправды», творимые боярами по отношению к «земле»: «…и великий государь велел поимати первосоветника их князя Андриа Шюйского и велел его предати псарям, и псари взяша и убише его». Летописец подобострастно завершил этот жутковатый рассказ нравоучительной сентенцией: «…и от тех мест начали боляре от государя страх имети». Но и этого оказалось мало анонимному редактору приписок к «Царственной книге» — возможно, самому Ивану Грозному, добавившему слова: «и послушание»
