Василий Львович Пушкин - [99]

.

Я грешен. Видно мне кибитка не Парнас;

Но строг, несправедлив ученый Арзамас.

При этом стихе самолюбие заиграло в сердцах всех членов: сам президент, волнуемый аппетитом и запахом жареной телятины, имел, однако ж, силу легкой улыбкой изъявить свое удовольствие.

Я слух ваш оскорбил, вы оскорбили друга? Нет, добрый, милый Староста! Нет, ты нами не оскорблен, ибо мы не имели намерения оскорбить тебя; мы отказались бы охотно от всех проказ и шуток, даже от новых стихов твоих, если бы могли думать, что огорчим твое сердце, слишком чувствительное.

Что прибыли любить!

Здесь острое словцо приязни всей дороже,

И дружество почти на ненависть похоже.

Прекрасные стихи, и, к несчастью, справедливые, но только не в Арзамасе, а в свете.

Нет бурных дней моих на пасмурном закате.

Вот еще стих, достойный арзамасца: он говорит и воображению и сердцу. Но можно ли заметить все хорошие стихи нашего Старосты или записать все одобрительные восклицания Арзамасского общества. <…> Наконец все воскликнули: «Очищен наш брат любимый; очищен и достоин снова сиять в Арзамасе: он не Вотрушка; он член: Вот, он Староста: Вот я Вас, пусть он будет… Вот я Вас опять!» <…>

Так судили арзамасцы под ясными небесами царскосельскими и, решив сие важное дело, заключили заседание громким кликом: «Да здравствует Вот я Вас опять! Беседа, трепещи: опять! Опять!»^[462].

Итак, два арзамасских сюжета — и вступление Василия Львовича в «Арзамас», и история, развернувшаяся вокруг его дорожных стихов, — это именно сюжеты, у которых есть своя драматургия, развитие действия, взаимоотношения персонажей, которые группируются в данном случае вокруг главного действующего лица — Старосты и его исполнителя В. Л. Пушкина, с блеском играющего роль, отданную ему друзьям. Арзамасцы играют с Василием Львовичем как с большим простодушным дитятей, который, впрочем, способен на мгновенные экспромты, на импровизацию, который просто рожден для арзамасского театра (опыт участия его в домашних спектаклях, конечно, здесь очень пригодился). Особое удовольствие арзамасцев — от самого общения с добрым человеком, отзывчивым другом и стихотворцем, для которого шутки не заслоняют существа литературного дела. Иронизируя подчас над Василием Львовичем, арзамасцы были искренне привязаны к нему, любили его. Любовью и теплом пронизаны адресованные ему дружеские послания К. Н. Батюшкова и П. А. Вяземского. Одно из посланий К. Н. Батюшкова 1817 года мы цитировали в предисловии к нашей книге. Другое, также написанное в 1817 году, просто очаровательно. В нем — поэт и его судьба, остроумно соединенные, казалось бы несоединимые Парнас, музы, розы Эротов и гулянья, завтраки, жирный кофе:

           Чутьем поэзию любя,

Стихами лепетал ты, знаю, в колыбели;

           Ты был младенцем, и тебя

Лелеял весь Парнас и музы гимны пели,

Качая колыбель усердною рукой:

           «Расти, малютка золотой!

           Расти, сокровище бесценно!

           Ты наш, в тебе запечатлено

           Таланта вечное клеймо!

Ничтожных должностей свинцовое ярмо

           Твоей не тронет шеи:

           Эротов розы и лилеи,

           Счастливы Пафоса затеи,

Гулянья, завтраки и праздность без трудов,

Жизнь без раскаянья, без мудрости плодов,

           Твои да будут вечно!

           Расти, расти, сердечный!

Не будешь в золоте ходить,

Но будешь без труда на рифмах говорить,

           Друзей любить

И кофе жирный пить»^[463].

В послании П. А. Вяземского, написанном позже, в 1820 году, когда уже не было «Арзамаса», но оставалось арзамасское братство, — шутливые новогодние пожелания, в которых Василию Львовичу (пусть в это время уже подагрику) сулится всё, что необходимо поэту, — веселье, любовь, вино и конечно же творчество:

Василий Львович милый! здравствуй!

Я бью челом на новый год!

Веселье, мир с тобою царствуй,

Подагру черт пусть поберет.

Пусть смотрят на тебя красотки,

Как за двадцать смотрели лет,

И говорят — на зов твой ходки, —

Что не стареется поэт.

Пусть цедится рукою Вакха

В бокал твой лучший виноград,

И будешь пить с Толстым без страха,

Что за плечами Гиппократ.

Пусть Феб умножит в двадцать первый

На рифмы у тебя расход,

И кляп наложится Минервой

Всем русским вральманам на рот^[464].

И дальше — в остроумной форме, но более чем серьезные пожелания:

Пусть нашим ценсорам дозволят

Дозволить мысли вход в печать;

Пусть баре варварства не холят

И не невежничает знать.

И пожелания, чтобы исправники были «в судах исправны», «Полковники не палачи, / Министры не самодержавны» и еще:

Пусть белых негров прекратится

Продажа на святой Руси.

Куда уж серьезнее!

Любовь Василия Львовича — в его посланиях и буриме, адресованных его друзьям. Он умел радоваться их радостям, признавать их литературные успехи. Поздравляя С. П. Жихарева — «милого Громобоя» с предстоящей женитьбой, В. Л. Пушкин признавался ему:

Вот я вас, приятель твой

Тебя любит всей душой (58).

А какое дивное буриме посвятил он В. А. Жуковскому:

Им точно славится, гордится Арзамас,

Не трогает его и Шаховского лапа.

Ума его никак не гнется ватерпас,

И он певцов глава, как церкви римской папа.

Я за него готов кричать и караул.

Пусть критики твердят, что вкус его бесовской;