Василий I. Книга первая - [129]

— Вот теперь взаправду дома мы! — ликовал Данила, сдирая с бороды и усов сосульки.

Василий узнавал и не узнавал родину.

Еще когда перешли прошлым летом степь и впервые увидели хлебное поле, он почувствовал себя на родной земле, хотя была это далекая Волынь.

Воздух над ячменным полем колыхался, как полая вода, и казался зеленым. Василий ничком бросился наземь, сразу ощутив телом и теплую влагу, что хранила еще с весны земля, и ласковое полуденное томление наливающихся силой колосьев. Вот она какая, родная земля, нет в ней рек из меда и молока, но есть зато беспредельное поле хлеба, нет шумящих водопадов, но зато звенят острые, подсыхающие усики колосьев…

В черноземной степи крестьяне выращивали пшеницу да ячмень, а рожь сажали лишь для кваса, который изготавливали в огромном количестве. Квас не переводился круглый год, стоял постоянно в каждой избе — в деревянных жбанах, глиняных корчагах.

Но вот началось скоро и аржаное царство — родная Залесская земля! Рожь более терпелива к холодам, стойка к засухам, неприхотлива и урожайна, родится даже там, где снег укрывает землю на семь месяцев в году, и почти на всяких почвах — тяжелых глинистых и легких песчаных, суглинистых и разделанных из-под торфяников, притом в отличие от пшеницы не убожит, не истощает то есть, почву. И как было крестьянам не оценить и не приветить такое растение! Рожь утвердила себя в Залесской земле давно: ржаной хлеб упоминается в самых древних русских пергаментах. Но за неприхотливость свою, способность рожать в любых условиях, и обречена, как видно, рожь оставаться порой бесплодной: пойдут во время цветения затяжные дожди — все, пропадет пыльца, подуют сильные ветры — опять беда, но и полное безветрие ничем не лучше — и в этом случае не произойдет опыления.

Василию довелось увидеть цветущую рожь. Было это на рассвете, как только тронулись в путь после очередной ночевки.

«Как море!» — восхитился Данила. Василий моря никогда не видел, показалась ему рожь похожей на степной пожар.

Невидимая и невесомая пыльца из нежно-розовых цветочков срывается от слабого дуновения ветерка и сбивается в сплошное облако. Невидима пыльца, невидимо крохотны и росинки на ней, а под упругими и сильными лучами солнца вспыхивает тьма-тьмущая крохотных радуг. Многоцветное сияющее облачко плывет, движется — растения шлют друг другу животворное душистое семя, и кажется, что колосья колышутся не от ветра уж, а от воздействия этого живого радужного облачка. Оно движется, но не спешит, словно бы наслаждается великим праздником любви, обходит все поле от края и до края… И начинает казаться, что над полем властвует не только свет, но и звук: может, это шепот колышущихся в счастливой истоме цветиков колоса, шорох его чутких ресниц-остей, говор листьев и стеблей, подсыхающих, сделавших свое дело — доведших до зрелости детей многочисленных; скоро нальются силушкой зерна, заживут самостоятельной жизнью, продолжат и дальше славный и бессмертный род ярицы.

А вот уж поле и со спелым хлебом — пошла в трубку рожь, колосья побурели, налились тяжестью.

Жнецы — дети да старики, жницы — девки да бабы. Жалуются, что опять мор на землю пришел, а урожай — и не слыхали о таком, как теперь совладать с ним не знай — всего серпов пятьдесят на такое поле, да девки одни, а с ними много ли нажнешь… «Бог на помощь!» — «Благодарствуем!.. Однако не успеем убраться до ненастья…» — охотно разговаривают с путниками в тайной надежде, что два крепких парня наймутся к ним и помогут. Но нет, никак нельзя, вперед, вперед! По отаве ли колкой идешь, мягкую ли пожню пересекаешь — все одинаково хорошо, все свое, родная земля!

Малехонькая речка, простоволосая ива на ней… Но как невинна и чиста голубая вода речки, как доверчиво и благородно клонятся к ней ветви! И только тот, наверное, кто побывал в степной неволе, может обрадоваться до детского счастливого смеха, увидев на огороде сизые кочаны капусты, почувствовав запах огурцов и укропа с грядок.

И это тоже до боли знакомо: ядреные бабы, розовощекие и крепкие, расстилают по лугам лен, моют его, мнут и треплют пеньку крупными, сильными своими руками. А в избах жужжат веретена, ил нарядно одетые девки сучат лен, склонившись над прялками…

Зарев-август: заламывают соты, защипывают горох, сеют озимь, очищают гумна…

При виде курившейся на задах баньки очень хотелось поскорее разнагишаться и — на застланный соломой полок с дубовым или березовым веником!..

Да что тут толковать, маленькую сопливую девчонку увидишь с набиркой в руках, по грибы или по ягоды ходившую, такой негой сердце окатывает, словно бы родня тебе девчонка эта, а корзинка ее, из ивняка плетенная, — невидаль будто заморская!

А мальчишки на речках? Кажется, бросил бы все ради того, чтобы с ними рыбку половить — нахлыстом ли с берега, с наплавком ли, с лодки ли крючок на щуку поволочить, покорегорить ли, мережи ли выдирать.

Но не всегда и не во всем узнавал Василий свою родину, многое было, оказывается, скрыто от него за семью замками.

Увидел однажды, как парни волокли из избы на поле совсем дряхлого и изжитого старца.

— Куда вы его?