Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [59]

Кстати, на фабрике его повысили в должности. Согласно анкете, был принят на работу как старший химик фабричной лаборатории, а стал ее заведующим[136].

Жалованье тоже повысили, только и новые обязанности больше времени отнимали. Но отложить литературные планы Гроссмана вынудила отнюдь не специфика работы на фабрике. В Москве началась реализация принятого 27 декабря 1932 года постановления ВЦИК и СНК «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов»[137].

Речь шла о системе, подразумевавшей тотальную идентификацию граждан. Название ее напоминало о досоветской, упраздненной с падением Временного правительства в октябре 1917 года. Шестнадцать лет вместо прежних российских паспортов были в ходу выдававшиеся различными советскими учреждениями идентификационные документы. Универсальными же считались оформлявшиеся уже к середине 1920-х годов местными отделениями милиции так называемые удостоверения личности.

В последнем случае документ обязательно снабжался фотографией. Кроме того, указывались там возраст и место рождения владельца. Метафорически такие документы порою именовали «паспортами», но сам термин официальным не был. Советское правительство избегало аналогий с практикой Российской империи, объявленной «полицейским государством».

Именно поэтому и полиция как институт была ликвидирована в 1917 году. Правда, вскоре же воссоздана, только именовалась по-новому – Рабоче-крестьянская милиция[138].

В 1932 году правительство более не опасалось аналогий. Паспортизация, согласно постановлению ВЦИК и СНК, понадобилась для «лучшего учета населения городов, рабочих поселков и новостроек и разгрузки этих населенных мест от лиц, не связанных с производством и работой в учреждениях или школах и не занятых общественно полезным трудом (за исключением инвалидов и пенсионеров), а также в целях очистки этих населенных мест…».

Характерно, что «очистка» названа в числе главных целей. Из городов планировалось удаление всех «уголовных и иных антиобщественных элементов».

Крестьянам паспорт вообще не полагался. Их обязали жить и работать в колхозах. Соответственно, «очистка» подразумевала удаление из городов всех, кто пытался спастись там от «коллективизации». Постановлением ВЦИК и СНК решалась одна из важнейших задач правительства. Это так называемое управление трудовыми ресурсами.

К 1932 году пресловутая новая экономическая политика была объявлена оконченной. В СССР уже не осталось частных предприятий, и каждый работавший гражданин работал на государство. «Обязательная прописка паспортов» означала, что документ нового образца выдавался и регистрировался в районном или городском отделении милиции по месту постоянного жительства. С этого момента владелец считался там «прописанным». Что и давало ему право на работу в городе.

Отсюда с необходимостью следовало: нет «прописки» – не будет и работы. Лишь тех, кто считались нужными какому-либо предприятию или учреждению, «прописывали» в городах по соответствующему ходатайству. Это и давало право хотя бы нанимать жилье, если работодатели не предоставляли квартиру либо место в общежитии.

У приехавшего из Донбасса инженера проблемы с пропиской, конечно же, возникли. Отцу сообщал: «Тут проходит паспортизация, и у меня есть шансы не получить паспорт, т. к. я недавно (5 месяцев), как живу в Москве. Это будет неприятно, но тоже не так уж страшно. Катну куда-нибудь к черту в зубы – посмотрю много всякой всячины. Между прочим, мне предложили поехать на 4 месяца в экспедицию на Игарку, за Полярный круг – не знаю почему, но я отказался. Хотя, видит Бог, что лекарством от карандашных будней должна служить именно такая не совсем разумная поездка».

Ему пришлось бы «катнуть», если бы не получил московскую прописку. Отправиться туда, где предоставили бы работу. Но пока вопрос решался, «поездка» на Игарку, подразумевавшая увольнение с фабрики, была и впрямь «не вполне разумной». Кроме того, «карандашные будни» оказались не хуже прежних, о чем и сообщил отцу: «В общем, живу. Думаю, что живу лучше, чем там – на Донбассе. Более серьезно, более крепко, более чисто».

Ему многое удалось. И все-таки сетовал, что столичная «жизнь совсем не то, о чем думалось, да и сейчас – подчас – думается».

Одиночество тяготило не так сильно, как прежде. В других условиях жил: «Более нет ощущения необитаемого острова. Трамвай, телефонная трубка дают возможность в течение 30 мин “наладить связь” с себе подобным – услышать звук человеческой речи и самому быть услышанным человеком».

Разумеется, в столице опять встретился с университетскими друзьями. Но отцу рассказывал, что прежней дружбы нет, воспринимает их лишь в качестве «добрых знакомых».

Зато отца по-прежнему считал лучшим собеседником. О чем и сообщил, несколько маскируя эмоции привычной иронией: «Жду твоего письма. Напиши мне тоже по существу твоей жизни и работы».

Следующее из сохранившихся писем датировано 21 апреля. Гроссман сообщал отцу, что паспорт наконец-то выдали и с работы не уволили. Даже наоборот – повысили в должности, назначив «помощником технорука».