Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [143]

.

Он, как известно, не всегда считался с агитпроповским мнением. Что обусловливалось, разумеется, не всесоюзной известностью, а благоволением генсека. К Сталину на прием Фадеев попадал, минуя обычные этапы согласований с функционерами ЦК партии, особенно агитпроповскими. Ответной мерой нередко становились доносы, но до поры ситуация принципиально не менялась.

В отношении к Гроссману у Фадеева не было разногласий с Тихоновым. Оба решали сталинскую задачу – создание «военной эпопеи». Так что ответ на агитпроповскую интригу стал обязательным.

Непосредственным ответ не был. С Альтманом и Ермиловым о пьесе Гроссмана не спорили. Вопросы о выборе стратегии Фадеев решал даже не в ЦК партии.

Ответ руководства ССП был неожиданным. Так сказать, асимметричным: 20 ноября газета «Культура и жизнь» опубликовала статью К. Н. Озеровой «Ошибочная “теория” критика А. Дермана»[317].

Формально все объяснимо. Статью Дермана, выступившего с критикой гроссмановской книги, опубликовал журнал «Знамя» в августовско-сентябрьском номере, а через два месяца статью Озеровой, взявшей Гроссмана под защиту, поместила «Культура и жизнь». Не слишком оперативный ответ, но и не вовсе запоздалый.

Если что и необычно – в политическом контексте 1946 года – так это игнорирование антигроссмановской кампании. Озерова рассуждала так, словно не было политических инвектив, сформулированных Альтманом и Ермиловым.

Полемизировала Озерова только с Дерманом. Буквально высмеивала: «Статья эта в своем роде уникальна. Давно уже в нашей литературе не было статей, с такой откровенностью повторяющих зады старой, либерально-просветительской, буржуазно-идеалистической критики».

Ответ был дан на языке, который маститый критик сам выбрал. Гроссману он инкриминировал ошибки историософского характера, а Озерова вернула обвинения: «А. Дерман ухитрился так написать статью, что при самом внимательном, даже повторном чтении нельзя нигде и ни в чем обнаружить, что речь идет именно об Отечественной войне…».

Дерман лукавил, рассуждая о гроссмановских ошибках. Озерова ему отвечала тоже лукаво: «Вполне конкретный смысл и содержание Великой Отечественной войны критик искусно растворяет в общем понятии извечной борьбы сил добра с силами зла; война для него “поединок между добром и злом” в их отвлеченном выражении».

Получалось, что ошибался вовсе не Гроссман. Виноват его критик: «Отрицание идейности творчества А. Дерман проводит с воинственной настойчивостью. Рассказав читателю, какие сцены из произведений В. Гроссмана его особенно обрадовали, критик возвещает, что удача достигнута “отнюдь не мудрствованием, не мотивированием, не “доказательствами” и выкладками, не “тысячами глаз” темной ночи, а “солнцем”, “всевидящим оком любви”».

Высмеяв Дермана, щеголявшего марксистской эстетической выучкой, Озерова развивала атаку. Понятно, что тут уместны были аргументы политического характера: «Редакция журнала “Знамя” печатает это “солнце любви” как последнее откровение критической мысли, по наивности не замечая, что здесь преподносится старая, осужденная партией, вредная делу советской литературы теория интуитивизма, безыдейности творчества».

Озерова точно выдерживала пропорцию замечаний и похвал. Тут же указала, что статья написана вовсе не ради защиты Гроссмана. Подчеркнула, что его критиковать можно и нужно. Однако критика должна соответствовать задачам государственным: «Читатель знает и ценит В. Гроссмана как автора повести “Народ бессмертен”, военных очерков и рассказов, в которых писатель дал правдивую картину жизни нашего общества, утверждал победную силу советских людей, советского строя жизни, а Дерман и редакция журнала “Знамя” занимаются захваливанием самых слабых сторон его творчества и тем самым оказывают вред и В. Гроссману, и нашей литературе в целом».

Дерман в итоге оказался кругом виноватым. Не только ругал необоснованно, хвалил тоже неправильно. И редакция журнала «Знамя» виновата. Ошиблась, приняв решение напечатать статью Дермана.

Подразумевалось, что редакция еще и дважды ошиблась. Читатели вряд ли забыли, что именно журнал «Знамя» опубликовал гроссмановскую пьесу в июльском номере 1946 года. Ту самую, которую Альтман и Ермилов объявили чуть ли не «идеологической диверсией».

Вопрос о пьесе не ставился, но памятно было, что Гроссман ее до войны написал. А позже официально признан мастером военной прозы.

Получалось, что редакция «Знамени» опубликовала и пьесу, более не соотносимую с мировоззрением автора, и статью Дермана, ухитрившегося обнаружить в гроссмановской книге о войне некие мнимые ошибки.

Отсюда следовало, что автор пьесы изжил былые ошибки, а вот журнал сначала опубликовал «вредную пьесу», а затем, словно искупая провинность, напечатал антигроссмановскую статью – политически и эстетически ущербную. В итоге редакция дважды провинилась.

Стоит подчеркнуть, что фадеевская интрига весьма сложна, ведь руководство ССП было отнюдь не монолитным. Правда, единства не было и в Агитпропе.

Фадеев умел находить контакты везде, но и противники его тоже искали и находили связи в руководстве ССП. Потому ход интриги далеко не всегда был очевиден.