Василий Гроссман в зеркале литературных интриг - [114]
Значит, есть документ, подтверждающий, что Гроссман обратился к наркому внутренних дел. Другой вопрос – какую роль письменное ходатайство сыграло.
Риторика ходатайства
Гроссмановское письмо не датировано. После формального обращения к наркому Гроссман сразу же характеризовал суть дела: «Товарищ ЕЖОВ, 7 февраля 1938 г. была арестована моя жена Ольга Михайловна ГУБЕР.
Я горячо прошу Вас войти в обстоятельства этого дела».
Далее речь шла о статусе Губер – социальном. Его Гроссман характеризовал подробно: «Жена моя нигде не работала с 1926 года, а целиком и полностью замкнулась в кругу семьи и домашнего хозяйства (у нее двое детей от первого мужа). Осенью 1935 года моя жена разошлась со своим бывшим мужем Б. А. ГУБЕРОМ и вышла замуж за меня (в ЗАГСе наш брак был зарегистрирован в мае 1936 г.)».
Получалось, что бывшая жена Губера к моменту его ареста более года как за Гроссмана вышла замуж. А реально прежний брак расторгнут еще раньше.
Гроссман акцентировал, что руководствовалась Губер не соображениями выгоды. Напротив, жертвовала многим: «В 1935 году моя материальная жизнь совершенно не была налажена, квартиры у меня не было, и, уходя ко мне, жена оставила свой благоустроенный дом, пошла на временную разлуку с детьми, которых нежно любит, не послушалась уговоров и осуждений родных и знакомых. Могут ли быть более веские доказательства полного разрыва между моей женой и ее бывшим мужем?»
Разумеется, Гроссман не оспаривал правомерность действий сотрудников НКВД, лишь отметил, что возможна и случайная ошибка: «Однако обстоятельства, при которых был совершен ее арест, заставляют думать, что не точно было известно, что она еще в 1935 г. разошлась с ГУБЕРОМ.
Очень прошу Вас обратить внимание на это».
Далее обозначались наиболее вероятные причины ошибки производивших арест. Прежде всего – несвоевременное оформление новой прописки: «В начале октября 1935 г. моя жена, покинув свою бывшую квартиру, осталась в ней прописанной, так как дети, внесенные в ее паспорт, продолжали там жить, а мы из-за отсутствия площади не могли их сразу забрать к себе (лишь этим летом Союз писателей предоставил мне квартиру, и сейчас дети взяты мной под опеку и живут у меня)».
В письме также указывалось, что сотрудники НКВД сначала пришли за Губер в квартиру ее бывшего мужа. Лишь потом выяснилось: живет в другой. Соответственно, «производивший арест и ознакомившийся с документами жены, из которых видно, что она замужем за мной и разошлась с первым мужем, звонил по телефону и спрашивал, как в связи с этим поступить».
Получалось, что сотрудник НКВД, «производивший арест», допускал возможность ошибки, но дополнительные указания не получил своевременно. И Гроссман подчеркивал: «Мысль, что о длительном разводе моей жены с ее бывшим мужем не было точно известно, меня мучительно угнетает».
Далее – аргументация эмоциональная. Гроссман задавал риторический вопрос: «Когда Партия устами товарища СТАЛИНА говорит, что сын не отвечает за отца, может ли женщина, домашняя хозяйка, мать двоих детей, отвечать за бывшего мужа, с которым порвала около трех лет тому назад?».
Сталину действительно приписывалась фраза «сын за отца не отвечает». Принято считать, что это реплика, произнесенная на совещании ударников сельского хозяйства 1 декабря 1935 года, когда один из выступавших заявил, что предан советской власти, хотя отец был кулаком.
Фраза «сын за отца не отвечает» неоднократно цитировалась в периодике. Стала, можно сказать, крылатой.
Гроссман же, сославшись на авторитетное мнение, кратко изложил свою биографию, начиная со школьных лет. Акцентировал, что «образованием, своим писательским успехом, высоким правом делиться с советским читателем своими мыслями и чувствами я обязан Советской власти».
Подразумевалось, что Гроссман не только вполне лоялен, еще и благодарен советскому режиму. И претензий к НКВД не имеет, напротив, ждет помощи: «Товарищ ЕЖОВ! Я горячо прошу Вас принять участие в рассмотрении дела моей жены, я непоколебимо верю в гуманность нашего закона, я надеюсь, что жена, ставшая для меня за эти годы любимым и преданным другом, вернется ко мне и к своим детям. Каждый час я буду ждать Вашего ответа на мое письмо, ибо сейчас я полон также опасений за здоровье и жизнь жены – так как она больна сложным и тяжелым пороком сердца.
Глубоко уважающий Вас
Вас. Гроссман г. Москва, ул. Герцена№ 14/2
кв 108. Тел. К-5-88-97».
Неважно, что Губер-младший не видел письмо. Главное, он акцентировал: стараниями Гроссмана освободили мать, и это – «чудо».
Да, освобождение арестованной жены «врага народа» – случай редчайший. Пусть она и расторгла брак до ареста мужа, суть не меняется. И все рассуждения Гроссмана тоже не меняли ничего – в аспекте ежовского оперативного приказа. Губер все равно подлежала изоляции – на пять лет как минимум.
Тем не менее Губер была освобождена без всяких последствий. Словно ее прежнего мужа вдруг признали невиновным.
По словам Липкина, «письмо неожиданно подействовало». Надо полагать, мемуарист имел в виду, что Гроссман такого не ожидал, хотя и надеялся. Стало быть, он убедил наркома внутренних дел, подчинявшегося только Сталину.
