Васильев вечер - [9]

Но, к счастию, ничего этого не приходит ей в голову. Она бежит, твердя только про себя слова старшего разбойника о дороге. Вот озеро. Она сворачивает направо. Вот и перелесок. Она все бежит, бежит. И перелесок миновался. Вот пошел кустарник. Уж четверть версты до дороги… сейчас, сейчас… Вдруг, откуда ни взялись, опять послышались двое верховых…

Ах! куда деваться: деревьев нет кругом… Они уж близко… скачут во весь опор. — Настенька бросается под первый куст.

Не успела еще она улечься, нога еще была на виду, как показались разбойники. — Шевелиться невозможно: привлечешь их внимание. Она остается в первом положении, полумертвая. К счастию, разбойники неслись во весь опор и не смотрели около себя. Но одному путь был вплоть мимо куста, под которым она лежала; лошадь на всем скаку наступила на ногу несчастной и раздробила копытом пятку. Ни малейшего стона не испустила мужественная женщина до тех пор, пока удалились разбойники.

Уже чрез несколько минут страдалица встала… она решилась как-нибудь добираться до дороги: авось они поворотят в другую сторону, авось она встретится там с какими-нибудь проезжими. Опасность же и здесь, на открытом месте, как там, одинокая. — Удерживая стоны, перетерпливая мучительную боль, она поволоклась кой-как вперед.

Надежда ее почти оставляла; нет, ей, видно, не избегнуть казни; ей, видно, не избегнуть от руки этих палачей; она получит, видно, наказание за невольное убийство.

В таких мыслях дотащилась она до дороги. Смотрит в одну сторону: разбойники шагом удаляются; смотрит в другую — едут мужики с сеном. «Слава Богу! Вот, вот мои избавители! наконец Милосердый сжалился надо мною». Настенька как будто воскресла, дожидается их и прямо в ноги.

— Отцы родные! спасите! защитите!

— Что ты, голубушка! Чья ты такая?

— Я дочь господина Захарьева.

— Того барина, что в Синькове живет, Ивана Григорьевича [5], - знаем. Да как ты сюда попала?

— Разбойники меня увезли, замучили было — Бог помог мне убежать от них. Но они гонятся за мною. Родимые, пустите душу на покаяние, поминаючи своих родителей.

— Да как же нам упасти тебя, касаточка. Мы сами на оброке у этих разбойников и из их воли выступить николи не смеем. Они запалят нашу деревню, коли узнают, что мы тебя из-под их рук утащили. Житья ведь нам не будет, хоть со свету беги, — а от господ защита тоже плохая; они сами с ними хлеб-соль водят.

— Батюшки! сжальтеся! у вас свои дети есть. Бог вам невидимо пошлет, если вы меня, сироту, от лютой смерти избавите; да и накажет Он вас на том свете, если меня им предадите. Отец мой дал бы вам выкуп за меня, какой угодно: я единственная дочь его и наследница.

— Родная! и жалко нам тебя, да делать нечего. Посиди лучше здесь у дороги: авось, на твое счастье, попадется какой-нибудь проезжий помогучее, офицер или подьячий, так и ты целее будешь, и мы себе беды не накличем.

— Нет, мои отцы! Здесь усидеть мне недолго, я голодна, холодна, избита, ослабла, разбойники рыщут поминутно; если уж спасти кому меня, так только вам, — а вы, Бог с вами, не хотите. Буди воля Божия! Здесь я умру. Отсюда на вас Отцу Небесному и поплачуся!

— А что, братцы, — сказал один разжалобленный крестьянин, — ведь нам в самом деле грех ее оставить на верную смерть. Зароем ее в сено. — Авось так провезем благополучно до Щиборова, а за ночь-то завтра не мудрость доставить ее и в Синьково.

— Ну как попадутся нам разбойники?

— Авось не догадаются; а мы скажем, что видели в кустах на Стороне какую-то женщину — они поторопятся. Ребята! вы как? — спросил он, оборотившись к прочим товарищам.

— Батюшки! спасите! — воскликнула Настенька, залившись слезами и повалилась мужикам в ноги.

— Пожалуй, мы не прочь, — отвечали все они один за другим.

— Благодарю, благодарю вас, мои благодетели.

— В чей же воз зарывать ее? — спросил Петр.

— Вестимо, в твой, — закричало несколько голосов. — Ты ведь затеял ее спрятать.

— Эхма, ребята, — отвечал Петр, почесывая голову, — видите, у меня какой возище навит: пудов тридцать. Не в твой ли, дядя Федор?

— Что ты, дура, городишь! у меня клячонка насилу ноги передвинет. Как прибавлять еще ей тяги?

— Али к тебе, Яша?

— Братцы! я еду впереди. Ну если, оборони. Господи, они встренутся, так долго ли первый воз разметать? И вам тогда не уйти от беды.

— Эка хитрость! — возразил Федор, — ну да я, пожалуй поеду впереди.

— А! теперь ты вызываешься, а даве-так заартачился, — и, слово за слово, поднялась брань между мужиками.

Настенька между тем со страхом и трепетом смотрела во все стороны, опасаясь, чтоб не показались где-нибудь ее гонители и не застали ее на открытом месте. Не видя конца спорам, испугавшись даже, чтоб мужики не переменили своего намерения, она вступается в их распоряжения.

— Благодетели мои! Чем спорить, киньте жребий. Пусть сам Создатель укажет того доброго человека из вас, который должен взять меня под свое покровительство и получить лишнее награждение от батюшки, — хотя повторю вам, друзья мои, и все вы не будете обижены.

Некоторые мужики, услышав такое обещание, выдвинулись было наперед и, заикаясь, стали вызываться и затевать новый, противоположный спор; но прочие в один голос закричали: