Ваша честь - [100]

– Не знаю, о чем ты, ни с какой Эльвирой я не знаком. Ты зря теряешь время.

И дон Рафель указал ей на дверь. На несколько мгновений тень сомнения мелькнула в глазах Галаны, но она сумела прийти в себя: этот человек надеялся, что она капитулирует, но она уже сорок восемь лет тянула лямку этой жизни, и не так уж легко было ее провести. Она не сдвинулась с места:

– Я знаю, что вы ее убили.

В это мгновение на верху лестничной площадки появилась внушительная фигура доньи Марианны. При виде супруги его чести захотелось провалиться сквозь землю. Дошло ли до ушей доньи Марианны неслыханное обвинение («Я не хотел; я не нарочно, Марианна») этой женщины, явившейся неизвестно откуда? Он улыбнулся. Холодный пот заливал его лысину под криво надетым париком. Он снова улыбнулся, глядя вверх, а затем устремил полный ненависти взор на незваную гостью.

– Поскольку я хотел бы внести ясность в этот бред, – почти шепотом проговорил он, чтобы сверху его не было слышно, – мы можем встретиться сегодня после обеда, в четыре… в часовне Маркуса.

– Не знаю, где это.

– Спросишь. От здания полиции вниз. На выезде из Барселоны.

– Рафель, – позвала донья Марианна, – примерка платья будет завтра.

– Как вы сказали? Маркуса?

– Да, дорогая; завтра. – И едва слышно: – Маркуса, пошевеливайся. После обеда.

Как только Галана скрылась из виду, донья Марианна спустилась на две ступеньки:

– Это еще кто такая?

– Бог ее знает!.. Решила устроить свои дела, явившись ко мне домой; как будто я и без того целыми днями не сижу в Аудиенсии.

– Неслыханно!

Осталось неизвестным, что, собственно, было «неслыханно»: то ли, что к человеку пришли домой по делам, или то, что он целыми днями сидит в Аудиенсии. Но разбираться в подобных тонкостях не имело смысла. Дон Рафель начал подниматься по лестнице. У него болел живот, и тоска сменялась тошнотой; до чего же неприятно ощущение, когда не имеешь власти над тем, что происходит, и не знаешь, в какой мере все прочие способны навести об этом справки. Нет ничего хуже. Как тяжело, Господи.

– Сегодня после обеда мы идем с визитом к семейству Масдексаксарт.

– Сегодня?

– Рафель! Они же были у нас с визитом в прошлое воскресенье.

– Но ведь я…

Дон Рафель прошел мимо супруги и продолжал подниматься по лестнице, тяжело дыша.

– Никаких «я». И надень парик как следует.

– Я уже договорился…

– Ты Уже Договорился с Масдексаксартами. Ты знаешь, что они не смогут присутствовать на новогоднем молебне?

– Да на черта он мне сдался, этот новогодний молебен? – раздраженно возопил дон Рафель, готовый схватить жену в охапку и спустить ее с лестницы.

– Рафель! – в негодовании, в недоумении, в тревоге, что-то здесь не так, чего-то я тут недопонимаю, воскликнула донья Марианна. – Позволь узнать, какая муха тебя укусила? Кто эта женщина?

– Какая женщина? – в отчаянии попытался схитрить супруг.

– Почему ты говоришь, что не сможешь пойти к Масдексаксартам?

– Я не сказал, что не смогу. Я зайду к ним чуть попозже.

– Кто эта женщина?

Дон Рафель, тяжело дыша, вошел в бельэтаж и подумал: «А что, если взять и сказать ей, что женщину эту я вижу в первый раз и что она меня только что обвинила – в моем-то доме! – что я убил бывшую любовницу. Пустяки, обычное дело, Марианна; твой муж – убийца».

– Какая женщина? – сказал он и исчез в глубине коридора.

Несмотря на то что она давно уже мыкалась по свету и умела за себя постоять, Галана чувствовала себя уставшей и несколько напуганной. Уже третий день она ходила по Барселоне. Она остановилась на постоялом дворе, расположенном в квартале Раваль, за бульваром Рамбла, и наметила, что нанесет решающий удар не позднее чем через неделю. Сначала весь этот замысел казался ей совершенно гениальным, а план действий – безупречным. Но по мере его исполнения страх начинал ее одолевать. А сейчас, когда развязка была близка, что-то подсказывало, что эта задумка может выйти ей боком. Вся эта история началась для Галаны несколько месяцев назад, когда она задалась вопросом, из каких закромов берутся деньги у Сизета и его жены, поскольку было предельно ясно, что работать они совершенно не работали. И, судя по их сермяжному виду, состоятельными рантье они, без сомнения, тоже быть не могли. У Галаны, устроившейся в дом Перика в Муре работать прислугой, было вполне достаточно времени, чтобы думать и гадать, откуда у ее хозяев столько мебели из благородного дерева и безделушек, которые Ремей так любила, хотя в доме у такой деревенщины им было совсем не место. Об этом Галана судила да рядила с двумя или тремя деревенскими кумушками. Но тайна осталась тайной. Она даже переговорила с Туйетес, экономкой сеньора настоятеля, находившейся в самом выгодном положении для того, чтобы иметь доступ к сведениям, сокрытым от посторонних ушей; но Туйетес не имела об этих вещах ни малейшего понятия, и Галане пришлось подавиться своими сомнениями и дальше прислуживать в доме Перика. Пока не случилось с ними, беднягами, несчастья и не послал ее Сизет за патером Жуаном. А тот провел весь вечер в беседе с ее хозяином, кашель которого становился все более глубоким и страшным. И в день, когда патер Эт-самое явился к ним с нотариусом из города Фейшес, ей с трудом удалось подслушать исповедь Сизета. До отпущения грехов дело не дошло, но она все поняла: ей стало предельно ясно, что тайна открылась, тайна, конечно, опасная, но с золотым дном. Для своего времени Галана могла считаться женщиной образованной. Работая подмастерьем у швеи, она научилась читать и писать, научилась считать до тысячи, а еще сложению и вычитанию. И Закону Божию, по наставлению Католической церкви. А еще вышивать, штопать и вязать крючком. Девушка она была способная, и все это прекрасно уложилось у нее в голове. Но самое главное, в ее карьере было нечто более значительное, чем у любого другого жителя поселка, за исключением сеньора настоятеля, поскольку она в течение пяти лет проработала служанкой в доме адвоката Мира, в городе Фейшес, откуда ее отослали обратно в поселок, когда наследнику крючкотвора слишком уж по душе пришлись пышные формы сметливой беднячки. Но этого Галане вполне хватило для того, чтобы смекнуть, что у богатея, сколько бы он ни тряс деньгами в качестве аргумента, всегда есть слабое место, благодаря которому он может оказаться во власти более смышленого человека. Поэтому ей не стоило особого труда догадаться, что за признанием Сизета скрывалась золотая жила, при условии, что ей удастся найти виновного раньше, чем до него доберется правосудие. И она ничуть не оробела. Она приступила к действию с азартом, которому сама потом изумлялась при мысли об этом. В тот же самый вечер, под предлогом, что, дескать, трутовика бы ей, а то огонь не развести, она явилась в домик настоятеля. Туйетес, погруженная в свои заботы, впустить ее впустила, но выдуманной отговорке не поверила. Галане хотелось подняться в комнату нотариуса, пользуясь тем, что он ужинает с настоятелем, но Туйетес разволновалась. Да ведь у Галаны и в мыслях не было ничего воровать. Что Туйетес себе вообразила? Ей просто хотелось поглядеть… Больше ничего говорить ей не пришлось, потому что Туйетес уже не нужны были никакие отговорки: глаза экономки засверкали при виде трех золотых монет, появившихся у Галаны – склонной к рискованным инвестициям – на ладони.