«Вас зовут четверть третьего?» - [6]

Маша находилась рядом, ветерок подхватывал дым, нес в сторону животного. Может, это и послужило причиной… Не успели ахнуть, как Маша ринулась к машине, — жерди забора треснули, как спички, — и через секунду МАЗ лежал в кювете вверх колесами. Мотор заглох, слышалось тяжелое дыхание зверя.

— Маша! Маша! — закричали Борис и Василий.

Животное обернулось, шатаясь, пошло к ним, роняя на траву капли крови, — на боку алела большая ссадина.

Это было первое происшествие с Машей, и оно особенно обеспокоило начальника базы, человека нервного, желчного, он все чаще стал подумывать, как освободиться от страшного зверя.

И ребята стали замечать — с Машей творится что-то неладное.

Она беспокойно внюхивалась в пряный июньский воздух, тоскливо трубила по ночам, дрожала мелкой дрожью, порываясь в тайгу, и все труднее было звать и удерживать ее.

Никто не знал, что с животным. А дело обстояло просто: Маша ждала и искала друга…

А тут на строительство пришли тридцатитонные самосвалы — громадные звероподобные машины.

Что-то случилось с сигналами, отсырели в сибирском климате, или уж так их выпустили с завода, но каждая машина пела по-своему: были басовитые, охрипшие, были звонкие, с визгом. Это беспокоило Машу, и начальник добился, чтобы ее временно поместили в более отдаленном лагере — в тридцати километрах от Средне-Колымска.

Выступили дождливым утром. В лесу было тихо, глухо; деревья в тумане казались неимоверно высокими, роняли на землю крупные капли; шерсть на Маше отяжелела, висела клочьями, и почемуто жалко было смотреть на эту громаду, ожившую в чужом мире и чужую всем.

Ребята тоже шли молча, чувствуя глубокую душевную боль.

У реки остановились. Паром не работал. В верховьях прошел ливень с ураганом, сорванные деревья в одиночку и группами плыли по воде; их кружило, сталкивало, обламывало в водоворотах ветви.

Все трое стояли у площадки парома — зверь и люди. Не знали, что делать. Смотрели на воду, слушали, как падают с деревьев капли. Паром сиротливо прижался к берегу, лишь канат, натянутый до предела, гудел, как басовая струна.

Вдруг над рекой пронесся далекий хриплый гудок. Это ревел самосвал. Какой-то глупый, наверное, молодой шофер вызывал паром, не понимая, что через такую воду паром не подадут.

Маша насторожилась.

Рев повторился — гулкий, страшный в тумане, будто прилетевшей из неведомой страны. Маша ответила долгим тоскливым призывным звуком, задрожала вся, глаза засверкали.

Снова с той стороны донесся рев, вибрирующий, низкий; ветер колыхнул муть тумана, гудок усилился. Маша вздыбила шерсть, ответила раздирающим фантастическим воем.

Видимо, забавляясь, шофер не прерывал гудка, и тоскливый рев несся над рекой, заполняя лес, воздух, врывался в душу. Маша рванулась по берегу в одну сторону, в другую и вдруг с разбегу кинулась в кипящую водоворотами, рвущуюся реку. Голос крови звал зверя.

А сигнал ревел, ревел беспрерывно. Шофер не видел, не знал о трагедии, разыгравшейся здесь, на берегу. Из воды поднялась коричневая спина животного, одиноко взметнувшийся хобот; самка рвалась на призыв, не зная, что ревет железная машина. Спина показалась еще раз и скрылась в тумане…

— Маша! Маша!.. — метались в отчаянии Борис и Василий.

Река отвечала шумом и треском сталкивающихся деревьев.

И.Росоховатский Разрушенные ступени

Через несколько часов мы улетим отсюда. Как они будут вспоминать нас — эти существа, уже не животные, но еще не люди?

Они стоят неподвижно, полукольцом. Слегка шевелятся лиловые усы-антенны на их «головах» — так называет Ася треугольные холмы в центре туловищ. О чем они думают сейчас? О нас? О ракете? О себе?

Тускло отсвечивает густая жидкость в раковинах, которые они держат в щупальцах и с которыми не расстаются ни на миг. Это жидкость — их жизнь. Они не могут прожить и получаса, если не отхлебнут немного из раковин. Мне жаль их. Но это не только жалость. Они напоминают маленьких детей. Наши далекие предки когда-то были такими в пору детства Земли. Такими же беспомощными, безжалостными, отчаянно любопытными. Что влечет их от скрытых в недрах планеты озер с жизненосной жидкостью через извилистые пещеры на поверхность?

Может быть, в пещерах иссякли радиоактивные источники, и они не могут обходиться без света? Со дна озер они достают раковины. Тот, кто может лучше нырять и кому повезет, добывает раковину побольше.

Значит, он может дольше оставаться на поверхности. Если бы не это, они бы сдружились, им было бы легче выжить. Они и так держатся группами, когда возвращаются к озерам — через завалы в пещерах, через опасности. Но когда в раковинах есть жидкость, они боятся друг друга.

А потом снова объединяют усилия — для защиты и благополучного пути.

— Так они начали становиться разумными существами, — сказал наш командир Влад, и его слова прозвучали как неоспоримая истина.

Он всегда говорит так — мало, медленно и весомо. Я часто спорю с ним, и он всегда оказывается прав. Это меня бесит, заставляет спорить без надежды на успех. Другие улыбаются, даже Ася. А Влад молчит, чтобы потом одной фразой опровергнуть все мои доводы.

Тошнотворная правота невозмутимо стоит за ним, как тень. Неужели он ни разу не ошибется?