«Вас зовут четверть третьего?» - [5]

Подкрепление пришло вовремя. И моральное и материальное.

Василий не ожидал такого звука от мамонта, а зверь, преспокойно сглотнув галеты, глядел на него, словно требовал еще. Борис бросил ему оберемок, он осторожно, выбирая по две-три веточки, стал закладывать их в пасть.

Василий рассказал, что произошло.

Он готовил завтрак, как вдруг услышал позади сопение.

Обернувшись — обмер: гора двигалась на него. «Раздавит! — подумал. — Расплющит, как котлету!..» Чтобы задержать зверя, швырнул навстречу первый попавшийся предмет — алюминиевую тарелку. Тарелка шлепнулась дном кверху.

Мамонт остановился, стал переворачивать, исследуя, что такое.

Это дало Василию время опомниться. Он схватил пачку галет и попробовал заговорить с животным, которое, оставив тарелку, имело, видимо, желание познакомиться с ним поближе. Что из этого вышло — Борис видел и слышал.

— Значит, Маша? — спросил он, смеясь.

— Мамонтиха ведь, — сказал Василий.

— Так и будет, пусть — Маша, — согласился Борис.

Животное было занято кормом и не обращало на людей внимания.

— Этого не хватит, — сказал Борис, — пойдем еще.

Ходили дважды, принесли гору ветвей. Маша ела так же деликатно — отправляла в пасть по дветри веточки.

Через несколько дней первобытный зверь и люди освоились друг с другом. Маша оказалась вполне приятной особой: отсутствие страшных бивней придавало ее физиономии добродушие, даже кротость, маленькие глазки посматривали насмешливо, с хитрецой.

Тысячелетняя спячка сказалась на ней: она будто забыла прошлое, а навое, действительно, открывала заново; остались только главные побуждения — есть, пить и чувство стадности. Она тянулась к живому, а так как живыми были Борис и Василий, не отходила от них и от лагеря, тем более, что друзья заботились о ней, и она это чувствовала. Конечно, со временем в ней должно было проснуться прошлое, но сейчас это был добрейший зверь; подходить, правда, страшно: четыре метра высоты, с полутораметровым хоботом, — и ребята старались не докучать ей. Так между ними установилось дружеское взаимопонимание. Когда шли в лес за кормом, она следовала за ними, обламывала ветки, питалась, но стоило повернуть к стоянке — возвращалась за ребятами, как тень.

Между тем, пора было думать о возвращении.

— А вдруг не пойдет? — тревожно спрашивал Василий.

— Пойдет! — уверял Борис.

И Маша пошла.

Двигались медленно. Утром, в обед и вечером рубили ветки, кормили животное. Маша привыкла к уходу и ни за что не хотела переходить на подножный корм. На ветвях показались листочки.

Маша с наслаждением чавкала, лакомясь молодняком. При этом заставила уважать себя и свою солидность. Ребята не могли тронуться, пока она полностью не насыщалась. Если пробовали идти — становилась в позу и начинала трубить с такой настойчивостью, что на ближних березах дрожала листва. А так как Маша ела по-прежнему с расстановкой, с чувством, отбирая прутик к прутику, то процесс насыщения затягивался и в общей сложности отнимал почти полдня.

Тогда решили перехитрить животное: днем не останавливались на обед, и Маша, привыкшая, что кормежка наступает на привалах, терпеливо шагала следом, обрывая на ходу ветки с деревьев.

Ребята шутили:

— Приспосабливайся! Кто не трудится, тот не ест!

На базу, в девяти километрах от Средне-Колымска, пришли в конце мая, когда там уже проглядели в ожидании все глаза. Решили, сначала пойдет Василий, предварить о наступающем чуде.

Но стоило ему отдалиться, Маша стала призывно дудеть вслед: она привыкла видеть ребят вдвоем и не хотела, чтобы кто-то покидал ее. А, может, чувствовала себя царицей, а их верными слугами и не хотела лишаться никого из них…

Пришлось прибегнуть к обману: навалили гору веток, и, пока она поедала их, Василий сбегал в поселок, предупредил, чтобы не пугались: идет мамонт.

С Василием пришел начальник базы. Маша, увидя нового человека, явно удивилась, но, видно, решив, что штат ее слуг увеличился и от этого хуже не будет, пошла за людьми в поселок.

Начальник базы, чувствуя за спиной тяжелое сопение, поминутно оглядывался и все уторапливал шаг, семенил впереди ребят…

У околицы встретились собаки, сначала накинулись с лаем, держась, однако, в почтительном отдалении, но Маша, опустив хобот к земле, дала такой устрашающий трубный звук, что все Шарики и Лайки разлетелись, как сухие листья, и больше подходить к мамонту не решались.

Надо ли говорить об удивлении, восклицаниях и междометиях, какими был встречен живой мамонт; о комиссиях, бесконечном фотографировании и обмерах животного? Маша относилась ко всему спокойно, пока возле были Борис и Василий; не видя их, начинала тревожиться, звать и добивалась своего: друзья приходили, и спокойствие восстанавливалось.

От поселка шла шоссейная дорога. Автомашины привлекали внимание Маши; она симпатизировала им, особенно грузовым, — считала за безобидных зверей. Но однажды на прииск пришел с двумя мотками кабеля большегрузный МАЗ. Его надрывное завывание — дорога была старой, МАЗ шел с пробуксовкой — чем-то обеспокоило животное. Маша подняла хобот, шерсть на затылке встала дыбом. А тут шофер, оставив машину, не выключил мотор, и МАЗ, попыхивая дымом, ворчал.