Варяги и Русь - [67]

Снова заволновалась, снова зашумела толпа. Она раздвинулась и вытолкнула вперед двух стариков.

— Пусть они за всех ответ держат! — кричали в толпе.

Старики в пояс, но с достоинством поклонились князьям.

— Невдомек нам, князеньки, о чем вы речь держите! — сказал один из них. — Скажите нам пояснее, чтобы уразуметь могли мы!

— Полно, старик, не хитри, вы слышали, что сказал я вам, — горячо воскликнул Аскольд, — бросьте Перуна, столкните его с этой горы, и вы убедитесь, что он не спасет себя…

— Может, и так будет, — помолчав, сказал старик, — может, и не спасет себя Перун наш, может, и не Бог он вовсе, а истукан просто!..

— Вот видишь, сами вы сознаете это! — обрадованно сказал князь.

— Погоди, не все мы тебе сказали, — остановил его старик, — перебил ты меня. Опять говорю, может, истукан — Перун, да в том дело, что ему, этому истукану, и отцы наши, и деды, и прадеды кланялись, в горе к нему прибегали и счастливы были. Так нам ли, детям их, отступаться от них, забыть, чему они учили нас! Нет, князья, что дальше там будет — другое дело, а покамест оставьте нас, молитесь своему Богу, а мы будем молиться своему. Будем жить, как жили.

— Я докажу вам бессилие вашего Перуна! — закричал Аскольд, хватаясь за меч. — Эй, дружина моя, ко мне…

Но, увы!.. Только двое-трое дружинников откликнулись на этот призыв…

— Видишь, княже, — заговорил старик, — никто за тобой не идет на такое дело, даже дружинники твои. И не пойдет никто… Позови же ты нас на врагов своих — пойдем все от мала до велика. Умрем за тебя, но Перуна не трогай, он нам отцами и дедами завещан…

Аскольд огляделся вокруг. Толпа молчала, но это было грозное молчание.

— Идите, князья, в свои палаты, — продолжал старик, — творите суд над нами, ведите дружины на врагов. Народ любит вас и будет любить, пока вы не пойдете против него…

Едва князья скрылись из виду, как все заволновались:

— Ишь ведь что задумали: Перуна сбросить, — кричали обиженные киевляне.

— Да как же это можно!

— Не бывать никогда по слову их!

— Кто говорит, христианская вера, может быть, лучше и правильнее, — рассуждали более спокойные, — да мы ее не знаем… Вот если бы знали ее, да подумали, так другое дело…

В то время в Киеве были священники, присланные из Византии, но они ограничивались проповедью слова Божьего в христианских храмах. В храмах же бывали только те, кто принял крещение, да еще торговые люди, наезжавшие в Киев из Византии и побережья Черного моря.

— Что же теперь делать? — спрашивал Дир, — призвать дружины из Византии?

— Никогда! — отвечал Аскольд, — разве можно действовать силой? Нет, силой в таких делах не поможешь. Заставить народ насильно просветиться нельзя. Что же из того, что они примут святое крещение, а в душе останутся язычниками… Нет, нужно поучать их примером своим.

Но лучше бы князья и не пытались говорить с народом и грозить ему свержением истукана Перуна, если не могли сделать этого на самом деле. Они своей неудачей убедили народ в своем бессилии и потеряли в глазах дружинников уважение. Все чаще и чаще раздавались и в дружине, и в народе голоса:

— Нет, не князья это, не князья…

Однако князья не теряли надежды на успех. Они строили христианские храмы, учили народ, народ любил их за их кротость, доброту, ласку, однако не хотел следовать за ними в деле веры.

Об угрозе, надвигавшейся с севера, ни князья, ни киевляне ничего не знали.

Однажды князьям пришли сказать, что у берега Днепра остановилась пришедшая с севера ладья с купцами, и эти гости, которые говорили по-славянски, желали бы, чтобы Аскольд и Дир спустились к ним, посмотрели бы их товары и приняли их дары.

Такие посещения не были редкостью в Киеве. Князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи.

Не подозревая ничего дурного, Аскольд и Дир в сопровождении всего нескольких слуг спустились к ладье.

Ладья была, как ладья — обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было. Одно только казалось странным, что она пристала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.

Однако князья не обратили на это внимания.

Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живет их старый друг и соратник Рюрик.

Но если князья были беспечны, то сопровождавшие их вдруг что-то заподозрили.

— Ох, князья, — шептали Аскольду и Диру их дружинники, — необычная эта ладья.

— Как необычная?

— Таких ладей у заезжих гостей не бывает. Варяжская эта ладья — будто в поход собралась.

— И добра на ней не видать…

Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.

— Что вы! — удивлялись они, — мало ли гостей приходило и ничего не бывало, а тут перепугались.

— За вас, князья, страшно…

— За нас не страшитесь! Мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать…

Аскольд и Дир хотели уже позвать купцов, как вдруг перед ними появился какой-то человек, у которого из-под одежды видна была кольчуга. Аскольд и Дир ужаснулись. Перед ними стоял Олег.

— Вы князьями себя зовете! — сказал он, — нет, не князья вы и не княжеского роду, а вот вам князь — сын Рюрика…

И он высоко поднял над головой мальчика.

Это было знаком, по которому из ладьи выскочили воины и кинулись на беззащитных киевских князей.