Варяги - [96]

   — Новые, ещё на воде не были, — определил Ратько.

Вавила, проворно шагавший встречь ручью, издали замахал руками. Мужики поспешили к нему.

   — Гляньте, куда мы забрались! — воскликнул один из мужиков, указывая рукой на ряды белевших в отдалении изб.

   — Так то ж варяжский градец, — догадался Ратько и даже присел, словно его могли увидеть оттуда. — Вот что, мужики, — решительно сказал он, — дождёмся вечера, возьмём ладью. Они у нас Ждана забрали, мыслю, не дюже большая плата за смерть нашего друга...

Началу великих событий не всегда серьёзный повод предшествует. Люди знали об этом испокон веков, утверждая, что даже малый камень способен опрокинуть повозку.

Воевода Рюрик, пожалуй, впервые в жизни пребывал в нерешительности: начинать или подождать? Брать Новеград приступом или изыскивать хитрость, чтобы Святовит подарил ему упрямых словен без большой крови? Новеград он возьмёт, в том сомненья не было. Посаженный Блашко дружину градскую держит в небрежении. Старейшину Пушка наглядывать за ней приставил — нашёл воеводу. Сторожа градских стен — не помеха. Даже воротная обязанности свои забывать стала — доступ в град чуть ли не круглые сутки для всех открыт. Ворваться с двух сторон, согнать жителей вместе, для острастки перебить десятка два-три — остальные покорней пальцев станут. Объявить волю свою — никто слова поперёк не посмеет сказать.

И всё же что-то тревожило. Уж слишком без опаски жил град. Словно не было его, воеводы с дружиной, словно забыли градские, что Рюрик не один раз громко заявлял о своём желании и праве владеть словенской землёй. Это настораживало. Немало походов и набегов совершил воевода. И противники его всегда готовились к битве...

Терялся Рюрик, не находил объяснений. Да окажись он сам на месте старейшины, принудил бы жителей день и ночь стены крепить, рать создавать, к битве готовиться. А эти... На что надеются? Может, повеление не носить в граде оружия лишь для виду? Может, и дружина имеется? Не та, гостомысловская, она на виду, а другая, тайная? Вряд ли. Лучшие проведчики Рюрика, сменив наряд воина на платье горожанина, что ни день рыщут среди новеградцев. Приносят вести: град спокоен, к сече не готовится.

Снеульв требует действия, а я что, к бездействию призываю? Снеульв — ярл, дальше добычи смотреть не хочет. Но мне не поход нужен, мне власть нужна. Захватим, силой принудим повиноваться. А признают ли власть? Силой доказывать и удерживать? Достанет ли силы? Сегодня — да, а завтра?

Без желания и усилия всплыла в памяти фигура хмельного, самозабвенно и лихо пляшущего Щуки. Такому и князь не власть, топнет ногой и скажет: мне князь не указ, сам ведаю, что на пользу, а что во вред.

Замкнулся круг мыслей, и подсознательно возникло оправдание нерешительности: их множество. Он, Рюрик, стоит на этот раз не перед охотниками старейшины Михолова, а перед хорошо организованным и многочисленным племенем. Его и племенем трудно назвать. С ними нельзя торопиться. Дождусь, когда градские уйдут на поля. В граде мало кто останется. Удар надо наносить наверняка. А там посмотрим. Не родился ещё такой человек, который силы не убоялся бы. Сломлю, заставлю подчиниться...

Снеульв пришёл к воеводе в самый неподходящий момент — тот отчитывал Олега, самовольно сбежавшего в градец от Милославы. Племянник стоял перед Рюриком побледневший, со склонённой головой, только беспокойные руки выдавали его непокорность.

   — Ну-ка, Снеульв, скажи ему, какого наказания заслуживает воин, не выполнивший распоряжения начальника, а тем более воеводы?

   — Наказания два, — ответил, не задумываясь, Снеульв. — Ежели воин допустил непослушание своему начальнику или воеводе в стане или поселении — он изгоняется из дружины. Второе: ежели воин проявил непослушание в походе или битве, его должно казнить...

   — Слышал, неразумный сын моего брата?

   — Наказанию подлежат воины, — срывающимся голосом ответил Олег. — Ты, воевода, отправил меня в Новеград и забыл обо мне. Там я не воин и никогда им не стану...

   — Молодец, воевода Олег, — подбодрил Снеульв, назвав его воеводой. — Под рукой женщины воином не станешь. Иди ко мне в дружину, научу и мечом владеть, и врагов не щадить. — И обернулся к Рюрику: — Оставь его, воевода. Благородное стремление искупает непослушание.

Улыбнулся и Рюрик, но в голосе по-прежнему слышались раздражение и недовольство.

   — И всё же он заслуживает наказания, чтобы впредь неповадно было нарушать приказы. Несколько дней проживёшь в стане, а потом отправишься в Новеград. Ещё раз оставишь княгиню без защиты — не жди помилования. А сейчас послушаем, с какой вестью пришёл Снеульв.

   — Мои воины захватили нескольких нищих смердов. Они хотели угнать ладью. Что делать? Отпустить, наказав за воровство, или для работ оставить?

   — Что за люди, откуда? — нахмурился Рюрик.

   — Новеградские.

   — Случай сам идёт к нам в руки. Завтра я отправлюсь к Блашко требовать суда. Суд ему придётся собрать, никуда не денется. Но суд будет не здесь, а в Новеграде. Погоди, Снеульв, — махнул нетерпеливо рукой Рюрик, заметив, что ярл хочет возразить. — Мы отведём смердов на суд под сильной сторожей. Сколько их?