Маменька ласково начнет улещать:
— Оденься ты… поди… поиграй… засохнешь!
Сердито оборвет:
— Никуды не пойду… не засохну…
Если день праздничный да ведренный, уйдет куда-нибудь на зады, сядет у плетня за солнышко — косу плетет, да слезами поливает.
Сватали ее несколько раз — наотрез отказывалась.
Тятенька бить принимался.
Стиснет зубы, молча слезы хлебает и с места не тронется — пока тятенька бить не перестанет.
Потом поправит волосы и сквозь зубы скажет:
— Будешь бить, удавлюсь!.. А в замуж не пойду…
Отступился и тятенька.
Так три года прожила, до самого ухода Пенкина на каторгу.
Все три года, тихонько от тятеньки, холсты ткала; продавала и деньги копила.
Вскоре после суда, каким-то манером, пронюхала она, что скоро по тракту арестантов прогонят и что в той партии Пенкин пройдет.
Стала проситься у отца верст за сорок в деревню, погостить у родственников. А деревня эта стояла как раз на тракту, по которому каторжан гоняли.
Поворчал тятенька — пустил. Видит девка засохла, думает: погостит, может быть отойдет.
Уехала Варвара с попутчиками и месяц цельный у родственников прожила. Все партию арестантов поджидала.
И дождалась-таки.
Подговорила тамошних девок, чтобы не одной, а компанией встретить.
Все утро в тот день хлеб и пироги с грибами пекли, да всякую всячину жарили.
Партия шла большая — около ста человек.
К полдню навязали девки узлов, туеса с квасом захватили, вышли за околицу, сели на траву и стали партию поджидать.
Как только партия из лесу показалась, Варвара к девкам:
— Девоньки!.. Давайте по-старинному арестантов встречать…
— Как по-старинному?
— А так… Когда партия остановится, подойдем с разных сторон… милостыньку подадим… накормим, квасом напоим… А когда станут уходить — благословим и перецелуем всех…
Девки в хохот:
— Ты чо, Варька!?
— Арестантов не целовала!
— Мало парней-та?
Варвара свое!
— Не об этом я… Слыхала от старых людей: если арестантов в дороге благословить и поцеловать — дойдут до самого места благополучно…
Девки смеются:
— Ну, дак чо… мы не убудем!
Так и согласились.
В полдень партия подошла к околице и неподалеку от девок стала на отдых располагаться. Шумят, разговаривают, от кандалов звон звенит.
Девки с узлами к солдатам.
Варвара впереди всех:
— Землячки!.. Можно милостыньку подать?
Солдаты зубоскалят:
— Вы лучче нас угостите!
— Можно и вас…
— Ну, вот, погодите ужо… усядутся, тогда и подавайте…
Старший кричит:
— Да в круг не заходить! Нe полагатца…
Арестанты большим кругом стали по траве рассаживаться. Солдаты поскидали с плеч скатанные шинели, составили ружья козлом и около арестантов по кругу стали располагаться. Часовых поставили.
Кричат девкам:
— Ну, девки, подавайте!..
— Подходи!
А Варвара глазами уж всю партию перебрала. Увидала Пенкина, без памяти кинулась с узлом вокруг партии.
Далеко он был.
Подошла, присела, бормочет и как во сне слышит: говор кругом, кандалы звенят, а над головой голос Пенкина:
— Спасиба крассавица… спаси те Христос, дай те Господи…
Сидит Варвара, узел развязывает, а развязать не может — руки трясутся.
И опят слышит:
— Дай-ка… я сам развяжу… Ни чо… не бойся!.. Мы ведь тоже православны… не обидим!
Арестанты тоже уговаривают:
— Не бойся, девка!.. Мы не звери…
Кое-как пришла в себя, стала угощать.
Кругом потише стало.
Едят арестанты, другим в круг милостыньку передают, еду похваливают и девок благодарят.
Пенкин тоже ест и украдкой на Варвару поглядывает.
Как только солдаты и арестанты, промеж себя, погромче заговорят, тихонько шепчет ей:
— Не горюй, Варя… что поделать… надо забыть! Иди замуж… а обо — мне Богу молись.
— Ни за ково не пойду… по гроб жизни!
— Ну… как знашь… Об одном прошу: не горюй… молись… очень я согрешил…
Глядит она на него, а у самой сердце кровью исходит.
Грязный он, запыленный, холщовая рубаха и штаны в клеймах, на ногах кандалы звякают, лицо худое, серое; усы выросли, голова на половину обрита, а другая по-прежнему вьется; согнулся немного.
Подает ему Варвара пироги с грибами, квас подставляет, а сама шепчет:
— Прости… Миша… знаю за каво мучишься…
— Ну, чо там… Бог простит!.. Ничьей тут вины нету… сам я.
Так просидели часа два.
Деньги сунула ему.
Потом скомандовали собираться.
Партия поднялась. Опять кандалы зазвенели, говор, шум поднялся. Солдаты ружья стали разбирать.
Девки кричат:
— Землячки!.. Дозвольте арестантиков поцеловать?
Солдаты хохочут, а некоторые сердито орут:
— Не палагатца!..
— Ну, ну, уходи!..
— Целуйте лучше нас!..
Девки свое:
— Землячки!.. Дозвольте… чо вам?..
Старший вокруг партии забегал, заорал:
— Сказано: уходи!.. Ребята, гони их!
А Варвара бледная, как холст, обняла Пенкина и замертво грохнулась на траву…
Солдаты оттащили ее в сторону, девок разогнали и живым манером партию увели.
Тут только девки поняли — в чем дело. Про убийство Казаткульского старшины вся волость знала.
Подняли Варвару, увели к родственникам.
Я через день она домой вернулась.
Стала после того в кержацкий скит проситься.
Тятенька не пустил.
Скиты были где-то в Урмане, верст за пятьсот — ни пройти туда, ни проехать.
Прошло с полгода.
Зимой стала Варвара проситься в город. Сначала к матери пристала, потом к отцу:
— Пустите и только!.. Не пустите — руки на себя наложу…
