Варшавская мелодия - [9]

ВИКТОР. Знаю и не верю.

ГЕЛЯ. Где ты остановился?

ВИКТОР. В отеле «Саски».

ГЕЛЯ. А-а… так… Плац Дзержинскего. Но ты уже был в Лазенках? В Старом Мясте?

ВИКТОР. Не был нигде.

ГЕЛЯ. Когда ты приехал?

ВИКТОР. Три часа назад.

ГЕЛЯ. Спасибо. Это очень мило.

Она медленно оглядывает его.

ВИКТОР. И уже успел попасть в историю. Перед входом в отель стояли две толстушки. Наверно, они все время едят частки. Товарищ спросил меня не очень тихо: это и есть польские красавицы? И одна обернулась, смерила меня взглядом и сказала: да, это и есть польские красавицы.

ГЕЛЯ. Нечего распускать языки.

ВИКТОР. Они тут все понимают по-русски?

ГЕЛЯ. Почему товарищ спросил именно тебя? Тебя считают специалистом по польскому вопросу?

ВИКТОР. Просто я стоял рядом.

Она смеется.

Не понимаю.

ГЕЛЯ. Как ты на меня посмотрел!.. Ты совершенно не изменился.

ВИКТОР(деловито). Надо придумать, куда идти?

ГЕЛЯ. Сегодня придумывать буду я. Мы поедем к Юлеку.

ВИКТОР. К какому Юлеку?

ГЕЛЯ. Есть такой ресторанчик «Под гвяздами». Это значит — под звездами. Под самым небом. Даже слышно райское пение. То поет Юлек Штадтлер.

ВИКТОР. Ну что ж, я давно уж не слышал ангелов.

ГЕЛЯ. Оттуда видна вся Варшава. И вся Варшава туда стремится.

ВИКТОР. Мы можем не попасть. Сегодня — воскресный вечер.

ГЕЛЯ. Не беспокойся. Ты ведь — со мной.

ВИКТОР. В самом деле. Я еще не привык.

ГЕЛЯ. Постой… Это действительно — ты?

ВИКТОР(негромко). Я, Геля, я…

Свет гаснет.

Вновь — свет. «Под гвяздами». Столик за колонной. Виктор и Геля. По другую сторону колонны, очевидно, находится зал, в котором и сидят посетители. Оттуда доносятся пение, шум и смех.

ГЕЛЯ. Я не предупредила Юлека, что мы придем.

ВИКТОР. Здесь еще удобней. Нас не видят, а мы видим всех.

ГЕЛЯ. Тебе здесь нравится?

ВИКТОР. Этот Юлек — симпатяга. Сколько — ему? Сорок пять?

ГЕЛЯ. Приблизительно.

ВИКТОР. Мне нравится, что здесь все по-семейному, что он присаживается за столики и болтает со всеми, как со старыми приятелями.

ГЕЛЯ. Так оно и есть.

ВИКТОР. Но почему он все время курит? Певцу вроде бы не рекомендуется.

ГЕЛЯ. Штадтлер выше правил.

ВИКТОР. Кто этот усатый старик, который все пишет?

ГЕЛЯ. Он журналист. Он здесь сочиняет свои статьи.

ВИКТОР. Мне кажется, здесь все знают друг друга. Нас встретил пан Гавлик. Мы отправили вещи, а сами решили пройтись, посмотреть Варшаву. Пан Гавлик здоровался с каждым встречным.

ГЕЛЯ. Я не знаю пана Гавлика.

ВИКТОР. Зато он знает тебя. «Пани Модлевска! О, пани Модлевска!»

ГЕЛЯ. Какой он милый, пан Гавлик.

ВИКТОР. Очень милый, очень вежливый, очень веселый.

ГЕЛЯ. Сколько достоинств у одного Гавлика.

ВИКТОР. И очень неожиданный ко всему. По пути мы зашли в костел, послушать хор мальчиков, — он немедленно преклонил колена.

ГЕЛЯ. В конце концов веселые верующие не хуже молитвенно настроенных атеистов.

ВИКТОР. Он показался слишком остроумным для такого благочестия.

ГЕЛЯ. Ах, Витек, моя родина так сочетает иронию и религиозность, что не сразу и поймешь — ирония прикрывает религиозность или религиозность — иронию. У поляков большая душа. Там для всего найдется местечко.

ВИКТОР. У поляков еще и отличная память. На каждом шагу я вижу доски: здесь пролилась польская кровь.

ГЕЛЯ. Так. Мы многому научились, но ничего не забыли. Выпьем, Витек.

ВИКТОР. За что?

ГЕЛЯ. За хорошую память.

Слышно, как поет Штадтлер. Некоторое время они молча его слушают.

ГЕЛЯ. Ты теперь носишь галстуки.

ВИКТОР. Да, ты меня приучила.

ГЕЛЯ. Может быть, в этом и была моя историческая роль в твоей жизни. Очень строгий галстук. Даже слишком строгий. Впрочем, это стиль советских людей за рубежом.

ВИКТОР. Я очень долго носил твой галстук.

ГЕЛЯ. А я — твои башмачки. И в отличие от матери Гамлета я их износила.

Пауза. Слышно, как поет Штадтлер.

Витек, я задам тебе глупый вопрос. Очень глупый, очень… как это… мелодраматический вопрос. Ты женат?

ВИКТОР. Да.

ГЕЛЯ. Она тоже… сочиняет вина?

ВИКТОР. Нет. (Маленькая пауза.) Она хорошая женщина.

ГЕЛЯ. Ты это говоришь мне или себе?

Они слушают Штадтлера до конца. Доносятся аплодисменты.

ВИКТОР. Тебя я не спрашиваю — замужем ли ты. Я слышал его голос по телефону.

ГЕЛЯ(кивает). Очень приятный баритон. Я бы сказала — виолончельный.

ВИКТОР. Он — хороший человек?

ГЕЛЯ. Он — музыкальный критик.

ВИКТОР. Исчерпывающий ответ.

ГЕЛЯ. Хочешь узнать его ближе? (С подчеркнутым испугом.) Езус-Мария, Юлек на меня смотрит. Я погибла.

Слышен голос Штадтлера: «Prosze, panstwa dzis’ gosci wsrod nas Helena Modlewska. Poprosimy ja zaspiewac».

Шумные аплодисменты.

ГЕЛЯ. Нечего делать. Придется петь.

Она встает из-за столика, на миг скрывается и тут же возникает с микрофончиком в руке, видная одновременно и залу, и Виктору, и нам. Она поет старую, уже знакомую песенку: «Страшне чен кохам, страшне чен кохам, страшне кохам чен». И все посетители дружно ей подпевают. «Страшне кохам чен», — поют все столики. Поют все, кроме Виктора. Он курит и слушает. Буря аплодисментов. Геля возвращается.

ГЕЛЯ. Посвящается тебе.

ВИКТОР. Спасибо.

ГЕЛЯ. Не следует пить, но так и быть. Кутить, так кутить. Я угощаю.

ВИКТОР. С какой стати?

ГЕЛЯ. Витек, только без глупостей. Я — дома. Ты — мой гость. И откуда у тебя злотые?