Варнак - [50]

– Ага… – прищурился Пастырь. – Это каких таких твоих?

– Со мной ещё два мужика были. Из нашей роты.

– Из роты?.. Кролы?

    Парень поднял голову, долгим взглядом посмотрел на варнака, поблёскивая в лунном свете глазами.

– Так ты вон про каких Кролов, – произнёс задумчиво. – Знаешь их?

– Нет, – пожал плечами Пастырь. – Не успел познакомиться. Их сегодня пионеры завалили.

– Б***! – замотал головой парень. – Мир в жопу валится…

– Да свалился уже, – усмехнулся варнак. – А ты, стало быть, из них? Мент?

– Я из роты охраны. Мы в Сосновке стояли, охраняли лагерь. Там лагерь пион…

– Знаю, – оборвал Пастырь.

– Ну вот, – кивнул парень. – Там потом такой бардак начался!.. Это хорошо, что Кролов завалили. Уроды они. Были.

– А твоих кто порешил?

– А я знаю? Хмыри какие-то бородатые. Их дофига привалило откуда-то. Камаз, мотоцикл. Одни въехали с Южной, другие пёхом со стороны садов пришли. Не знаю, это всё одна шобла или разные. Мы, короче, на садах отсиживались. Там они нас и почикали. Мне повезло, ушёл. А Тимоха с Ведром там остались.

– С Ведром?

– Ну да, а что? Знал его, что ли? Ведерников Колян.

– Нет, – покачал головой варнак. – Погоняло знакомое просто.

– Его гранатой накрыло. Хороший был мужик.

– Сын у него был.

– Был. Он из-за него сюда и пришёл. Сам-то он спасский, а жена бывшая с сыном… Так ты его знал всё-таки?

    Вышла из подъезда Стрекоза с Пастыревым рюкзаком на плече.

– Тебя как зовут, парень? – спросил варнак.

– Серый. Сергей, в смысле.

– Угу. Ты вот что, Серёга, давай-ка с нами.

– Куда?

    Стрекоза подошла, встала рядом, поглядывая то на одного, то на другого.

– Ну, до утра пересидим где-нибудь. А там двинем в Дубасовку. Мне надо вот эту чуду, – кивнул на Стрекозу, – родным доставить. Ну а дальше – посмотрим, по обстоятельствам.

    Сергей задумался. Посмотрел на Пастыря, на Стрекозу. Посмотрел в задумчивости на притихший город.

– Не, – покачал головой.

– Серый, ты не прав, – попытался убедить парня варнак. – Нельзя сейчас по-одиночке. Вместе надо держаться. Один не выживешь.

– Как-нибудь, – замотал головой парень.

– Ну ты балбес! Ты чего делать-то будешь в городе? Уйдём в деревню, там как-никак проскребёмся зиму. А весной… Весной жить начать попробуем. Заново.

– У меня мать в Михайловске. Может, живая, – отозвался Сергей. И вдруг – заскулил, заплакал, по-пацаньи, жалобно, размазывая по лицу слёзы и кровь с руки. Потом застонал, замотал головой, разгоняя нахлынувшую, видать, из затылка боль.

– Серёга! – настаивал Пастырь. – Не дури. Если ты мать не нашёл до сих пор, так и не найдёшь уже. Если жива – рано или поздно пересечётесь. Мы ж не насовсем уйдём. Сейчас все из города по деревням пойдут. В городе не выжить зиму.

– Нет, – уже твёрдо ответил парень. – До холодов похожу ещё по городу. А там – видно будет.

– Ну и дурак, – отвернулся Пастырь в сердцах.

– Пистолет-то отдашь? – спросил Сергей, стирая с глаз последние слёзы. – Отдай.

– Извини, Серый, – покачал головой Пастырь. – Времена нынче такие. У меня, вон, девчонка. Может патронов надыбаю где…

– Отдай!

– Нет.

    Пастырь сунул Ольке железяку («если дёрнется – наотмашь, в лоб»), отошёл к луже, выхлебал набранную в коробку воду. Потом порыскал по траве в поисках топора. Нашёл и сунул за пояс. Взял Стрекозу за плечо.

– Ну ладно, Ольк, пойдём вон в ту пятиэтажку. Там до утра перекантуемся.

– Да мне поровну, где вы будете отсиживаться, – усмехнулся Сергей, отгадав незатейливую Пастыреву хитрость. – Отдай «макара», будь человеком.

– Идешь с нами? – последний раз повернулся к нему Пастырь.

– Нет, сказал же.

– Ну бывай тогда, Серёга. Бог даст свидимся ещё.

    И подтолкнул Ольку, пошагал вперёд, растворяясь в неверном лунном свете.

    Парень проводил их взглядом, сплюнул вслед, выматерился. Потом неловко поднялся, придерживая голову. И скрылся в подъезде, на чердаке которого отсиживались Пастырь с Олькой.

27. Полёт стрекозы

    Солнце только-только поднималось, когда они крадучись вышли из города. Вышли той же дорогой, которой Пастырь входил – через разбитую и поблёскивающую в рассвете лужами Репейную. С полей, из рощ тянуло осенью. В городе её запах был не так ощутим, а вот тут, едва вышли за пределы этого мёртвого скелета, осень сразу дала о себе знать. За те дни, что Пастырь провёл в Михайловске, заметно похолодало и задождилось, погода окончательно и бесповоротно повернула на скорый ноябрь. А там и зима не за горами…

    А Стрекозе всё это было постольку-поскольку. Шла себе, улыбалась своим мыслям, дышала всей грудью и болтала о том о сём. И Пастырю было хорошо и уютно от её ниочёмной болтовни, от её соседства, от того, что не один он теперь. Ненадолго, правда… Хорошо это или плохо, он ещё не решил. С одной стороны, понимал варнак, что девчонка ему не компания, а только обуза. А с другой… С тоской ожидал, что придут они в Дубасовку, и окажется родня Стрекозы живой да здоровой. И тогда снова он останется один.

    А ещё мысль о пионерах не давала покоя. Не нравилось ему, что и как произошло при его участии в эти дни. Неправильно всё было как-то, нехорошо.

    Думалось и о том, что делать дальше. В Михайловске его больше ничто не держало, кроме разве родного дома, спящего сейчас посреди агонизирующего города. Но оставаться в Михайловске зимовать – не вариант, нет…