Варианты стихотворений - [5]
Видно выбежал из темной норки,
Чтоб на первый луч румяной зорьки
Сквозь густую зелень посмотреть?..
Хорошо тебе в тени древесной:
Проживешь ты, горя не узнав,
Умываешься росой небесной,
Ешь коренья сладких сочных трав…»
Он пушистый мех его ласкает
И потом тихонько на порог
Маленького гостя опускает:
«С Богом, в лес» — но ласковый зверек
В лес уже не хочет: вспрыгнул снова,
Скрыв головку на груди святого;
И Франциск сказал ему: «Смотри, —
Уж потух вечерний свет зари…
На молитву мне пора!» Глазами
Умными взглянул в последний раз
Братец-зайчик, слушаясь тотчас,
Скрылся под зелеными ветвями.
В монастырской башне у окна
Он сидит; вода тихонько плещет.
В темной влаге озера луна
Золотыми искрами трепещет;
Вдалеке, меж озаренных волн
Рыбаков порой чернеют сети,
И скользит их одинокий челн,
И огонь краснеет в лунном свете.
И летит до горных берегов
По воде, нежнее, чем напевы
Мандолины, звук колоколов —
Серенада в честь Небесной Девы…
Вдруг из рощи трели соловья
Раздались, и песнью вдохновенной,
Громко отвечал ему блаженный,
Внемлют воды, небо и земля,
И поют они, и лишь немного
Соловей перед зарей затих.
«Мы посмотрим, кто из нас двоих
Будет песньей дольше славить Бога», —
Говорит святой, и два певца
Снова голос с голосом сливают
И хвалой единой прославляют
В небесах единого Творца.
Но Франциск умолк, и сон отрадный
Очи умиленные смежил;
И его лишь утром пробудил
Дуновеньем ветерок прохладный.
Сквозь туманы влажные звезда
От зари бежит, потупив взоры,
Темная, холодная вода
Отражает розовые горы.
А меж тем, приветствуя восход,
Соловей по-прежнему поет.
«О певунья, маленькая птица, —
Говорит с улыбкою святой, —
Ты усерднее меня, сестрица,
Вижу сам — я побежден тобой!»
…Перед самой смертью он в тревоге
Говорил: «Ужели проведем
Мы весь век лишь в мыслях о земном?
Надо же подумать и о Боге.
Будем, братья, помогать больным,
Бедным, одиноким. Сбросим бремя
Праздности и лени, поспешим,
Поспешим, пока еще есть время!»
Он с народом долго говорил…
А порой, не вымолвив ни слова,
Он толпу улыбкою немой
Только знаменьем креста святого
Осенял дрожащею рукой, —
И народ стоял пред ним безмолвный,
И среди великой тишины
Были все единым чувством полны
И еще сильней потрясены.
……………………………………..
СЕМЕЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ[8]
Перед ст. 1 Лишь те, кто чувствует, тем трудно быть простым,
Отделаться от фраз и от чужого мненья,
Чтоб сердцем любящим, свободным и живым
Проникнуть в жизнь, — лишь те поймут мои сомненья.
вм. ст. 1–2 Ужель нельзя смотреть на мир не в призму
книг,
Писать, забыв про то, как пишутся романы,
между Когда мы пишем — лгать легко и безопасно:
ст. 4–5 С восторгом говорить не стоит мне труда
Про ночи лунные Италии прекрасной,
О том, чего не видел сам я никогда.
вм. ст. 7–8 Чем разговор с женой и будничную скуку,
И сплетни о друзьях, и комнату мою.
вм. ст. 10–11 Не поэтических и слишком безобразных,
Чтоб их описывать, пустых, однообразных,
вм. ст. 17–20 Мне было б жаль срывать живой и благовонный
Для изучения ботаники цветок,
И класть дитя зари в гербарий запыленный,
Чтоб, краски потеряв, он высох и поблек.
Я лучше вырежу с дрожащими листами
Цветок из недр полей внимательной рукой.
между Где некогда, — гласит народная молва, —
ст. 8–9 Был заповедный бор, непроходимый, древний,
Там ныне властвует новейший царь деревней:
Кулак, и в саженях лежат его дрова.
Кругом — пустыня, смерть — какой-то дух торговый,
Промышленный во всем — бездушный и суровый.
И в редких молодых лесах — ни красоты,
Ни тайны девственной, как будто всё и даже
Сам воздух, бледные увядшие цветы —
Обращено в товар и только ждет продажи.
вм. Но в описании поверхностном моем
ст. 13–22 Я все-таки не прав: заметите погрешность
Вы в бедном очерке: ведь это только внешность,
А может быть и здесь мы красоту найдем.
Зайдешь бывало в глушь пустынною тропинкой —
И вдруг забудешься — кругом лесная мгла,
Грибы, зеленый мох, мохнатая пчела
Гудит над мятою, и светлою слезинкой
Стекает по сосне янтарная смола.
И снова чувствуешь себя таким далеким
От жизни городской, свободным, одиноким,
Как будто в девственных, неведомых лесах.
И взор теряется в прозрачных небесах,
В глубокой синеве найти границ не может.
И мысль, что нет границ так сладостно тревожит…
Довольно двух или трех деревьев, уголка
Синеющих небес, стыдливого цветка,
Чтоб город позабыть, чтоб сделалась понятной
Вся жизнь, вся красота природы необъятной.
ст. 2–3 Хотел без вымысла я описать одну
Семью знакомую, с которой жил на даче,
вм. ст. 41–45 Но детки прибегут из школы в три часа.
«Где родненькие, где?» — и к ним на голоса
Старуха ощупью бредет, они хохочут
И на колени к ней садятся, и щекочут;
И только что их смех веселый прозвенит
вм. ст. 7–8 То дева старая, капризная, смешная,
В холодной старости одна душа родная.
ст. 11–14 От прежней красоты остался гордый взгляд,
Небрежный легкий тон. В замаранном халате,
Всегда растрепана, в дырявых башмаках,
По старой памяти она воображает
Себя хорошенькой кокеткой и мечтает
О счастье, бедная. В той страшной пустоте
ст. 44–47 О, если намекнуть, что бабушка слепая,
Что память у нее плоха, и в тот же миг
Она заступится, на жертву нападая
1715 год, Россия. По стране гуляют слухи о конце света и втором пришествии. Наиболее смелые и отчаянные проповедники утверждают, что государь Петр Алексеевич – сам Антихрист. Эта мысль все прочнее и прочнее проникает в сердца и души не только простого люда, но даже ближайшего окружения царя.Так кем же был Петр для России? Великим правителем, глядевшим далеко вперед и сумевшим заставить весь мир уважать свое государство, или великим разрушителем, врагом всего старого, истинного, тупым заморским топором подрубившим родные, исконно русские корни?Противоречивая личность Петра I предстает во всей своей силе и слабости на фоне его сложных взаимоотношений с сыном – царевичем Алексеем.
Трилогия «Христос и Антихрист» занимает в творчестве выдающегося русского писателя, историка и философа Д.С.Мережковского центральное место. В романах, героями которых стали бесспорно значительные исторические личности, автор выражает одну из главных своих идей: вечная борьба Христа и Антихриста обостряется в кульминационные моменты истории. Ареной этой борьбы, как и борьбы христианства и язычества, становятся души главных героев.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тема власти – одна из самых животрепещущих и неисчерпаемых в истории России. Слепая любовь к царю-батюшке, обожествление правителя и в то же время непрерывные народные бунты, заговоры, самозванщина – это постоянное соединение несоединимого, волнующее литераторов, историков.В книге «Бремя власти» представлены два драматических периода русской истории: начало Смутного времени (правление Федора Ивановича, его смерть и воцарение Бориса Годунова) и период правления Павла I, его убийство и воцарение сына – Александра I.Авторы исторических эссе «Несть бо власть аще не от Бога» и «Искушение властью» отвечают на важные вопросы: что такое бремя власти? как оно давит на человека? как честно исполнять долг перед народом, получив власть в свои руки?Для широкого круга читателей.В книгу вошли произведения:А.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«… Показать лицо человека, дать заглянуть в душу его – такова цель всякого жизнеописания, „жизни героя“, по Плутарху.Наполеону, в этом смысле, не посчастливилось. Не то чтобы о нем писали мало – напротив, столько, как ни об одном человеке нашего времени. Кажется, уже сорок тысяч книг написано, а сколько еще будет? И нельзя сказать, чтобы без пользы. Мы знаем бесконечно много о войнах его, политике, дипломатии, законодательстве, администрации; об его министрах, маршалах, братьях, сестрах, женах, любовницах и даже кое-что о нем самом.