Вариации на тему - [22]

Так было в прошлом на карельском Севере,

где мох ползёт, могилы мягко метя,

как время метит невесомым бременем.

На лунной остывающей поляне

просушим лодки и согреем чаю.

Мы постарели. Просыпаясь рано,

рассвет редеет и тоска мельчает.

Прости за то, что мы, слегка коснувшись,

проплыли мимо острова родного.

Так иногда я думаю, проснувшись,

вскочив во сне, как будто от ожога.

* * *

Высоцкий грозил, что пропьёт долото,

вот и пропил.

На чучеле парусом чёрным пальто

в чистом поле.

Ничто не обещано поездом вслед

летящим по гуду.

Под утро в апреле невидимо лёг

лёд на запруду.

И всё обещание тщетное, нет,

лишь эхо удела.

Глядит фаталист, прищурясь, на свет

в просвет без предела.

Поздний Самойлов

Когда уже допито всё, докурено,

Набедокурено, нацедээлено,

Пристреляно, опалено, залатано,

Когда уже совсем и дела нет,

Когда свободен от любви с плакатами —

Гражданственность в чулане тлеет знаменем, —

Тогда литература стала мебелью,

Снега над Пярну вознеслись знамением

И лёгкие слова летят явлением,

Когда уже ослеп почти

И звук живёт один в закрытом черепе.

Ты эту книгу до конца прочти.

Те строки, как в бутылке, чудным вечером

Плывущей по морям безверия.

Вот выдохнул совсем – и стало холодно

И пусто, словно сердце выдохнул,

Но беспредельно легче и светлее.

И спит поэт в гробу, ему положенном,

Словно солдат на отдыхе под елью.

* * *

А ты не жди, пока меня не станет.

Тогда и разговор пойдёт другой.

Откроют винный, в сквере снег растает,

и ябеда в подъезд войдёт с клюкой.

И потрошитель ЖЭК, вершитель судеб,

закроет свои жёлтые врата.

А их слова, промолвленные всуе,

засохнут коркой у заслонки рта.

Я в двор сойду! Когда не пьёшь пять суток,

становится яснее на просвет

весны московской ледяной напиток

и в небе ангельский Аэрофлота след.

Я знаю: строки, тихие, как пчёлы,

лежат по сотам в памяти РС,

напившись мёда, но луча осколок

на мониторе мертвенном висит.

* * *

Всё тот же поворот, и дом, и дым.

Горит камин, ноябрь, наверно,

в гостиной у огня сидят они, как мы,

в той жизни, позапрошлой и неверной.

Всё это ожерелье городков,

душою облучённых поселений,

скользит под мглистый памяти покров

за поворот, и легче по осенней

листве скользить навстречу той судьбе,

где я один. За окнами всё немо.

Я говорю теперь не о тебе,

но о тепле потерянного дома.

* * *

Пора понять – перед тобой стена,

и в ней окно,

за ним лежит долина.

Когда лежишь – высокий потолок

являет побелённую лепнину.

В окне – тосканская долина, Тверь,

военная излучина притока.

Не думай ни о чём,

не трогай дверь.

Заказан путь, закончены уроки,

и в комнату спускается невесть

откуда свет, но не потусторонний.

В случайных бликах на обоях весть.

Не думая о тяжести урона,

сказать, что это всё не о тебе,

я не могу. И всё-таки светлеют

остаточные пятна на судьбе.

Ещё мерцают, медленно бледнеют.

* * *

Это всё, что мне остаётся.

Там на выходе – надпись «Вход».

Что там слышится или бьётся?

В этом сумраке мирозданья

кто остался – засел навеки.

Надоели все эти прощанья.

Я уже со всеми простился —

за здоровье, и на дорожку, —

и туманней становятся лица.

Не получится разговора.

Но фантомное эхо доходит,

эхо слов или ухо моря.

Я один, и в ночном дозоре

кошки серы, тревожны тени.

И всё ближе тихое море,

и всё дальше охранные стены.

* * *

Всё те же облучённые места,

намоленные в прошлых жизнях.

Прозрачная июньская звезда

над пригородным хламом виснет,

над безымянностью осиротевших мест,

где в два касанья мы себя коснулись.

И до сих пор живёт прикосновенье в бес —

памятстве чужих знакомых улиц.

Нам вместе суждено тепло монет —

бесценное доверчивое чудо.

Фасад, подъезд, в невидимом окне —

чужие блики на глухой стене.

Кто за столом, под гул и звон посуды?

Тот огонь

Я ушёл, и огонь догорал без меня,

И никто не сидел без меня у огня.

Я зашёл в магазин, и в аптеку, и в банк,

но горящий огонь всё не шёл из ума.

Я давно переехал и в новом дому

напеваю и грустно-нормально живу.

Жизнь идёт, и привычно зовёт западня.

А огонь всё горит и горит без меня.

Президенты сменялись, и несколько зим,

я скучал по кому-то в какой-то связи.

Говорил, и писал, и хватал за рукав.

Собеседников круг поседел на глазах.

Жизнь живуча. Я вот – в магазин или в банк,

то присяду к огню, потому что устал.

Я дошёл до угла на мигающий свет

этих фар, и тепло всё дышало мне вслед.

Я живу в новом горьком житейском дыму,

но того же огня я найти не могу.

Отдыхая, сижу у другого огня,

но то пламя горит и горит без меня.

Циклы стихов

Пригородные картинки

1

Джаз дождя тянет ноту в начале недели.

Вселенная измороси. Мотели,

пакгаузы, склады, станции, магазины

застыли в пригородной низине.

Здесь такое приходит на ум

тем, запаянным в автокоробках:

не сойти бы с ума, на свернуть бы налево.

Славно жизнь передумать, сначала и слева направо.

Но следить за дорогой, не остаться калекой.

Как букварь первоклассника, брошенный дома.

Остаться б на лето в тихом городе вязов.

Я последний из здешних,

кто останется с верой

в то, что время безгрешно,

в то, что школа откроет пудовые двери

и впустит обратно, на время.

Мы на время уходим, всего на неделю,

до начала недели,

а находим себя в безымянном мотеле

на смятой постели

с цепочкой на двери.

Джаз дождя по окну

тарабанит неровную тему,

и гудит грузовик на развилке хайвея.

Ты лежишь и не веришь,