Варенька - [6]

Письма от него приходили очень редко. Но Ульяна терпеливо ждала своего любимого — и дождалась. Он вернулся, когда многие его товарищи уже второй год находились дома, фабрики пускали, жизнь новую налаживали.

— Зато теперь все границы наши знаю, — смеясь, шутил Иван. — И на Тихом океане свой закончили поход…

Свадьбу сыграли скромную, но веселую. Пирогов на ней было немного, но песен и танцев хватало с избытком.

Когда родилась дочка, молодая мать поверяла мужу:

— Я такая счастливая, что большего мне и желать нечего. Однако боюсь, не может такое счастье весь век продолжаться…

За несколько лет вперед любящее сердце учуяло беду. Скосила Ивана Кашинцева подлая кулацкая пуля, когда он по приказу партии в числе двадцати пяти тысяч коммунистов отправился в деревню организовывать колхозы.

Осталась Ульяна одна. Второй раз замуж не пошла, а посвятила себя воспитанию дочки.

— Ванина памятка, — лаская ее, шептала она.

Всю свою душу вкладывала Ульяна Гавриловна в дочку. Бывало, вскочит на зорьке с постели, чтоб завтрак ей приготовить. А что сама ночью со смены пришла и еще не поела, на это внимания не обращала. Сама комнату уберет, сама постирает, только было бы доченьке хорошо, не так, как ее матери в молодости.

Дочка росла, училась, постепенно привыкала материнские заботы принимать как должное. Если мать не успевала что-нибудь сделать к сроку, сердилась на нее и даже выговарила.

— Зачем дочку белоручкой воспитываешь? — корили соседки Ульяну Гавриловну.

Но она отмахивалась:

— Чего другого, а работы да заботы хватит и на ее век.

— Так-то оно так, — соглашались соседки, — но труд еще никого не испортил, а вот лишняя опека никогда до добра не доводила. Твоей Катерине слова поперек не скажи. Ей кажется, что весь свет у нее в прислугах ходит…

И вот теперь, глядя на плачущую дочь, Ульяна Гавриловна вспоминала эти разговоры и с горечью спрашивала себя: «Неужели в ее несчастье я виновата? Но ведь хотелось как лучше…»

IV

В конце недели Катя уехала.

На плохо очищенном от снега перроне царила обычная перед скорым отправлением поезда суматоха. Люди торопливо досказывали друг другу то, что не успели сказать раньше, обнимались, целовались, смеялись, плакали. Запоздавшие пассажиры бестолково метались из стороны в сторону, отыскивая свои вагоны. Закончив погрузку багажа, женщины, заменившие ушедших на фронт грузчиков, двигали пустую, звонко грохочущую на буграх железную тележку. И словно задавая беспокойный темп всей вытянувшейся вдоль состава пестрой, говорливой толпе, натужно пыхтел паровоз.

Катя присела на корточки перед дочкой.

— Не капризничай, Варенька. Хорошо?

Ловкими, привычными движениями она поправила шапочку на ее головке, плотнее стянула концы теплого шарфика, поддерживающего поднятый воротник пальто, проверила, надежно ли застегнуты пуговицы. При этом взгляд матери не отрывался от порозовевшего на морозе личика девочки.

— Слушайся бабушку, — сказала она. — Я скоро приеду за тобой…

Ульяна Гавриловна поглядела в сторону паровоза и забеспокоилась:

— Иди, Катюша, поезд тронется.

— До свиданья, доченька. — Катя последний раз поцеловала Вареньку и затем обняла мать. — Как только устроюсь, я тут же напишу.

— Бог с тобой, — прошептала Ульяна Гавриловна и подняла внучку на руки. — Ну, мы пойдем. Холодно, не простыла бы.

Сжав у губ носовой платок и силясь не разрыдаться, Катя взволнованно провожала их взглядом. Ей хотелось, чтобы они остановились и оглянулись, она даже крикнула им, но голос ее потонул в общем гаме.

— Гражданочка, отправляемся, — негромко напомнила проводница.

Катя взяла чемодан и поспешно поднялась в вагон.

Задержавшись в дверях, она быстро отыскала взглядом мерно покачивающуюся сизоватую дочкину шапочку и, пока она не скрылась за углом вокзала, неотрывно глядела на нее.

«Первый раз расстаемся с Варенькой, — с горечью думала она. — Хорошо хоть ненадолго…»

С внучкой на руках Ульяна Гавриловна вышла на заснеженную привокзальную площадь, пересекла ее и остановилась у скверика, беспорядочно заваленного сугробами, среди которых петляла узкая, плотно утоптанная тропинка.

— Нам надо хлебушка купить, — вспомнила Ульяна Гавриловна и улыбнулась Вареньке: — Пойдем?

Но внучка не ответила. Казалось, она даже не слышала обращенных к ней слов. Широко открыв глаза, девочка беспокойно смотрела на серую громаду вокзала, за высокими стенами которого осталась ее мама.

Ульяна Гавриловна вошла в сквер. По скользкой, бугристой тропинке идти было очень плохо, но Ульяна Гавриловна, покрепче прижав к себе Вареньку, пошла быстрее.

«Не загрустила бы внученька», — тревожилась она.

В магазине Ульяна Гавриловна, подавая расчерченную на мелкие квадратики карточку, попросила худенькую, остроносую продавщицу с усталыми, печальными глазами:

— Пожалуйста, дайте нам хлеба на два дня.

Продавщица, одетая в белый халат, натянутый на зимнее пальто, сунула озябшие пальцы в кольца ножниц и аккуратно отрезала от карточки два квадратика.

— Сегодня что-то особенно холодно, — тщательно взвешивая хлеб, пожаловалась она и вздохнула: — Но здесь хоть крыша над головой, а на фронте и ее нет.

— Кто у тебя там? — бережно завертывая паек в газету, сочувственно спросила Ульяна Гавриловна.