Вардананк - [56]

Васак спокойно ждал, чтоб Деншапух излил весь накопившийся яд.

— Но вот жаль: не сумел ты обуздать ваших князей… Уж очень они дерзки, разнузданны. И не страшатся кровопролития…

Сдерживая раздражение и внешне сохраняя полное спокойствие, Васак подтвердил:

— Да, они дерзки и не страшатся кровопролития — это верно!

— Этого тебе скрыть не удастся Гляди, до чего довели людей злые мысли: они смеют противостоять царю царей, словно имеют дело с каким-нибудь сборщиком налогов!..

— Такими они раньше не были! — возразил Васак. — Они были смиренны и покорны!.. И я уверен, что они гораздо легче приняли бы учение маздаизма, если б не насилия, учиненные за последний год в селах и монастырях… Твои люди — истинные враги царя царей, а не сборщики! Они избивают, грабят, присваивают себе отнятое добро и не доставляют собранных податей по принадлежности!

— Кто тебе сказал? — прервал его уязвленный Деншапух.

— Великий азарапет Михрнерсэ — могущественный военачальник Ирана и не Ирана!.. — раздельно выговаривая каждый слог, громко ответил Васак.

То был весьма удачный удар. Стало быть, на бессовестность Деншапуха указывал сам великий Михрнерсэ?! Однако ведь именно Михрнерсэ и предписывал проводить все эти мероприятия неуклонно, хотя и крайне осторожно. Но Деншапух зарвался, переступил все границы дозволенного…

Однако он не намерен был уступать: он чувствовал себя сильным.

— Отпусти нас, государь марзпан! — сказал он, вставая.

— Доброго вам пути! — отозвался Васак.

Вехмихр, который внимал беседе безмолвно, покачал головой и произнес:

— И вся эта смута должна была произойти именно в дни моего азарапетства! Прискорбно…

Хосров свернул пергамент.

Персы откланялись и вышли.

«Началось!..» — сказал сам себе Васак и распорядился позвать Кодака: он намеревался поручить ему сопровождать Хосрова в качестве гонца с ответным посланием. Это было знаком уважения к Михрнерсэ.

Кодак вошел, бледный, с повязкой на голове. Васак взглянул на него и нахмурился.

— Ну, как здравствуешь? — спросил он насмешливо.

— Сам изволишь видеть, государь!.. — сдавленным, едва слышным голосом отозвался Кодак. — Внутри у меня что-то надорвалось…

— Вот поедешь — живо поправишься!

— Куда, государь? — встревожился Кодак.

— В Персию. Будешь сопровождать Хосрова. Для почета.

— В Тизбон придется ехать?

— Если поспеете — в Тизбон. Опоздаете — в Нюшапух.

— Государь, болен я…

— Если очень болен — умрешь. А выживешь — доставишь мне крайне нужные сведения. И, помимо этого, постараешься в пути уверить Хосрова…

— Относительно тебя?

— Правильно ты смекнул: в безупречности моего поведения, в непричастности моей к составлению ответного послания. Свали всю вину за этот ответ и за восстание на Мамиконяна с нахарарами и на Деншапуха, чтоб только они и попали в пасть этому взбесившемуся барсу… Важное я даю тебе поручение, и награда будет соответственная.

Кодак колебался. Но непреодолимая страсть к интригам, владевшая им, как пьяницей владеет страсть к вину, заставляла его согласиться. Тем не менее, желая набить себе цену, он стал отнекиваться и притворяться, что колеблется.

— Государь, себя я не жалею. Душа моя рвется! Но ведь болен я…

— Не подохнешь! — сурово оборвал его Васак. — Поправишься! А вернешься с удачей — князем сделаю!

— Я не себе славы ищу, государь! Я твою славу своей почитаю… Лишь бы силы мне позволили!.. — напустил на себя смирение Кодак. — Да вот сил нет у меня…

Однако, заметив морщины гнева на лице Васака и спеша предотвратить грозу, он тут же заявил:

— Поеду уж, государь! Не беда, если и умру в дороге! Лишь бы помочь твоему делу… Вот только очень уж круто повернули персы…

— Армяне — хочешь ты сказать!

— Нет, государь мой, именно они — персы! И всякая беда, какая может с тобой приключиться, придет только от них, — пусть отсохнет мой язык. Услуги хитрого старика, преследовавшего, конечно, лишь чисто личные, корыстные цели, были все же крайне необходимы Васаку, хотя алчность Кодака и была ему противна. Кодак верно служил марзпану, нередко подвергая опасности собственную жизнь, но делал это, будучи убежден, что Васак его не оставит, вызволит из беды, и дело, в конце концов увенчавшись успехом, принесет ему выгоду и возможность возвеличения. Васак прекрасно понимал, что алчный и вероломный старик не пожертвует ни одним своим волоском, если будет уверен в близкой гибели или падении своего господина. Горько было сознавать это Васаку; он чувствовал себя одиноким во всем мире…

— Так, говоришь, персы?.. — в горьком раздумье протянул он. Кодак вздохнул наполовину искренне:

— Да ведь это персы торопили с ответом! Они знали, что, подстегивая нахараров, вызовут возмущение и вина за все падет на тебя! Если бы дан был срок, послание было бы написано в духе покорности…

Это было отчасти справедливо. Васак лишний раз убедился, что Кодак верно понял сущность событий. Он и позавидовал и порадовался подобной проницательности старика, рассчитывая, что тому, быть может, удастся в пути или в особенности при дворе уладить его дела.

— Выедешь завтра же!.. Да! С тобой поедет Гют Вахевуни.

— Гют Вахевуни?!

— Да. Для почета.

— Понятно.

— Осторожнее с ним! Лишнего не болтай!