Вардананк - [41]

В толпе захохотали.

— Пришли, на голову нам сели, да еще нашу же воду для нас жалеют! — с гневом крикнул Маркос.

Воевода что-то гневно пробормотал себе под нос и обратился к сипаю, явно сдерживая себя:

— Чего вы хотите от населения? Почему вы не сидите спокойно?

— Мы воины повелителя арийского! — отрезал сипай. — Границ постоя нашего войска не смеет пересекать никакой чужеземный воин!

Кровь бросилась воеводе в голову. Это был человек небольшого роста, но тучный, и потому он весь побагровел от гнева.

Очевидно, присутствие персидских войск давно раздражало его. Сжав кулаки, он шагнул к сипаю:

— Вот ваши границы! Их и держитесь! — зарычал он, задыхаясь, с налитыми кровью глазами. — Вам отвели место, чтоб вы сидели там смирно. А вы норовите сесть нам на голову! Если вы еще раз осмелитесь затронуть не то что коня Спарапета, а хотя бы осла простого жителя, я сброшу вас со стены!

С внутренней стороны на городскую стену поднялся в это время начальник персидского отряда. Он продвигался медленно, нахмурив брови. Воины поспешно расступались перед ним, и он прошел между ними, не удостоив их взглядом.

Усевшись в отдалении на выступ стены, он пальцем подозвал к себе крепостного воеводу и сипая-перса.

Сипай подбежал и смиренно приветствовал его. Воевода не сдвинулся с места.

Перс свирепо взглянул в его сторону и снова пальцем позвал к себе.

— Я буду отвечать отсюда! — спокойно отозвался воевода. — Спрашивай!

— Кто этот щенок, который убил моего воина? — разъярился тот.

— Этот смельчак вон там купает коней. Он телохранитель Спарапета.

Перс вскочил с места и приказал сипаю:

— Иди вели схватить его!..

Воевода быстро обернулся и сделал знак рукой столпившимся на дальней башне армянским воинам. Там затрубили в рог. Тотчас со стен, из садов и дворов, из ближайших зданий стали сбегаться сотни воинов армян, вооруженных копьями и луками.

Перс, как видно, не ожидал подобной дерзости и оробел, но, не желая сдаваться, шагнул вперед и крикнул:

— Смотри, я прикажу голову тебе отрубить! Ты восстаешь против царя царей?!

— С царем царей я дела не имею, я тебя пытаюсь образумить! Или это ты и есть царь царей?

Толпа внизу загоготала.

Побагровевшее лицо военачальника выдавало его ярость, но страх сдерживал его. Чтоб как-нибудь пристойно выйти из положения, он еще раз пригрозил:

— Это тебе даром не пройдет… Подожди у меня только!.. — И, быстро повернувшись, спустился со стены.

Толпа с хохотом повалила к реке, где хмурый Арцви спокойно купал коней.

— Арцви, подох тот перс! — крикнул ему Корюн.

Арцви, не оглядываясь, продолжал свое дело.

Со стены спустились воины персы; они унесли труп убитого и подобрали двоих тяжелораненых, с ненавистью разглядывая толпу и вполголоса ее проклиная.

Горожане оживленно и громко обсуждали события. Персы удалились. Толпа окружила пожилого горожанина, судя по кожаному фартуку и замаранным сажей рукам и лицу — кузнеца, который озабоченно говорил:

— Вот так-то мы и жили со времен Шапуха и до нынешнего Азкерта!

— Уж приказали бы изрубить их, отметить хотя бы! — воскликнул Корюн.

— Э-э… Если дело дойдет до мести, мало ли за что нужно будет мстить! — вздохнул жилистый и крепкий, как копье, дед Абраам. — Сколько я себя помню — вся моя жизнь прошла в войнах да в мести персам! Мы жаждем мира, персу нужна война. Нет и десяти лет, как я вернулся домой, развел сад, — и вот опять говорят о новой войне!

— У нас что ни песня, что ни сказание — все о персах, о крови да о войне! — подтвердил Горнак-Симавон, перебирая струны своего бамбирна.

— А много войн довелось тебе видеть, дед Абраам?.. — подсели к старику юноши.

— Как же было не видеть, милые мои, человек-то я старый… Не в дни ли Шапуха то было, сына первого Азкерта, который четыре года над нами царем сидел?.. Узнал он о болезни отца и поспешил в Персию, но, уходя, приказал своему наместнику схватить наших князей и угнать их в Персию. Я был тогда в войске Нерсеса Чичракеци. Дал он приказ — и мы все поднялись как один человек. Шли днем и ночью, коней загоняли, но настигли персов у Хэра. Они давай оборачиваться к нам лицом. А мы на них!.. Ну и битва была — любо-дорого! Вышибли вон, и духу их не стало… Но тяжелые были времена, что ни говори!.. — закончил со вздохом дед Абраам. — Много мучили нас, много наших царей сгноили они в Башне забвения… Ногами они нас топтали, задыхались мы под их пятой, — чтоб они погибли!..

С противоположного берега прошла через мост группа крестьян. Они шли медленно, видно, колеблясь, пройти ли им прямо в город, или же присоединиться к беседовавшим на лугу горожанам.

Один из крестьян вышел вперед, остановился перед беседовавшими, всех оглядел и хмуро поздоровался. Он был немолод, смуглое до черноты лицо его заросло черной, как смоль, вьющейся бородой. Подошли и спутники его и стали полукругом перед сидевшими горожанами.

— Благоденствия всем! — приветствовали они, усаживаясь. Один из них, усевшись, внимательно всех оглядел мрачным взглядом и хрипло откашлялся:

— Хмм…

— Откуда вы, братья? — спросил дед Абраам.

— Из Масьяц-Вотна… Из Акори… Из Масьяц-Виха… Отовсюду! — отозвались крестьяне.

— Недавно князья в большой спешке проехали мимо, — заметил один из крестьян, по-видимому, житель какого-нибудь пригородного села. — Крепко душит нас в последнее время перс, все налоги дерут! А у вас что слышно, Оваким?