Вардананк - [276]

— Да как мы можем?! — вышел из себя Нершапух. — Дело не в этом. Дело в том, можем ли мы развязать войну, не имея союзников и в расчете только на этот твой народ?

— То есть как это, не имея союзников? — в свою очередь вспылил Вардан. — А разве с нами не будут наши друзья иверы и ьгваны, которым грозит та же опасность, что и нам? Кроме того, мы договорились и с гуннами!

— Что ж это, язычники будут спасать христианство? — нахмурился католикос. — Ты обращаешься за помощью к язычникам?

— А хотя бы и к властителю преисподней! Хотя бы ко всем дьяволам и злым духам ада! — вспылил Вардан. — Хотя бы к волкам и гиенам! Надо страну спасать, поймите! Вопрос идет о жизни! Сам сатана мне друг, если он — враг Азкерту!

И Вардан с оскорбленным видом повернулся к нахарарам:

— В конце концов, кто я здесь, государи нахарары? Не вы ли избрали меня Спарапетом страны Армянской?!

— Мы! Наш Спарапет — это ты!

— А если я Спарапет ваш и если я настоящий Спарапет, то как же могу я выйти на войну, не заручившись союзниками, не взвесив силы? И могу ли я не готовиться, если враг подступает, а союзники не подоспели? Могу ли я уступить страну врагу? Я жду помощи союзников, не перестал ждать. Пошлю вновь к ним гонцов — поторопить. Верю, подоспеют наши друзья. Но дальше ждать их здесь я не могу. Если я не выступлю тотчас же, если я не остановлю врага на границе, если он войдет в страну, — война кончена, еще не будучи начата. Промедление смерти подобно! И неужели вы захотите, чтобы я стоял здесь и ждал прибытия союзников, с тем чтобы дать бой врагу в самом сердце страны?!

— Опасно это! — воскликнул Нершапух. — Не можем мы дать бой в сердце страны! Бой надо дать на границе…

Вардана тронула эта непосредственность старого воина. Он смягчился.

— Государи, сама судьба навязывает нам эту войну. Необходимо объявить в опасности всю страну Армянскую, призвать на войну против тирании персов весь народ! Часть его — увы! — погибнет, но, погибнув, спасет страну…

Не отводя глаз от Вардана, все молча внимали его беспощадной правде.

— Но какой ужас!.. — хватаясь за голову, говорил Нершапух. — Подступает такое страшное бедствие, и оказывается, что не может принести спасения никто, кроме простолюдина!

— Только на него надежда, на простой народ. И он вышел уже в бой против тирана! — твердо говорил Вардан. — И мы тоже должны принять участие в этой войне простолюдина! На него вся наша надежда, хотим мы этого или не хотим. Государи, иного выхода нет: я должен двигаться к границе. Если я останусь один, то лучше, чтобы это случилось на границе. Оттуда я смогу с боями отходить, выматывать силы врага. Если же я останусь один здесь, я сам буду разгромлен. Повторяю, иного выхода нет, я должен выступить!

Тяжело было согласиться с этим, но ничего другого не оставалось.

— Да, простой народ!.. Иной надежды не остается! — вздохнул Аршавир.

Зловещим ощущением одиночества повеяло от этих слов. Страшная правда раскрылась перед нахарарами во всей своей наготе, когда они поняли, что могут рассчитывать лишь на простой народ. И, подгоняемые слепым страхом смерти и столь же сильным инстинктом самосохранения, они всей душой прильнули к этому своему последнему оплоту.

Аршавир встал и, дождавшись, пока все умолкли, сказал с подчеркнутой торжественностью:

— Обстоятельства вынуждают нас призвать на войну всю страну Армянскую. Призовем же ее, ибо только это спасет нас от окончательного уничтожения!

— Это необходимо! — откликнулся Шмавон. Артак, избегавший выступать не только в торжественных случаях, но и в будничной обстановке, изменил своему обыкновению:

— Война по всей стране Армянской уже объявлена. И объявил ее сам народ! Я так представляю себе мысль Спарапета: кто бы ни пришел нам на помощь, — народная война неминуема…

— Теперь выслушайте меня!.. — сказал Вардан. — Что бы ни делал наш народ, какие силы он бы ни собрал, к чьей помощи ни обратился бы, он вступает в неравный, до ужаса неравный бой! Отступать он не может, некуда ему отступать. Он вынужден принять эту навязанную войну и должен бороться до последнего… Сила армянского народа — в воинах, добровольно давших обет, это страшная сила людей, решившихся бороться до конца. Сопротивление насмерть! Сопротивление в бою и во время отхода, и в поле и дома, — сопротивление, не знающее предела и пощады! Изматывать, утомлять, подтачивать силы врага по всей стране Армянской!

— Лишь в этом спасение…

— Правда истинная! — послышались голоса нахараров.

У всех просветлели лица, все с облегчением взглянули друг на друга и каждый впервые увидел в другом товарища, родного человека…

— Хорошо! — заявил, вставая с места, и Нершапух. — Хорошо! Пусть будет так! Моя совесть чиста. Я соглашаюсь со Спарапетом. Чувствую, мы погибнем… Но и я воин. Пришла война — значит, нужно воевать! Я не из тех, кто бежит и укрывается! Да будет ваша воля! Жизни мне не жаль — отдаю ее вам, отчизне нашей!

— Будем воевать! — вспыхнув, прервал его Артак. — Не бараны же мы, чтобы безропотно идти мяснику под нож.

— Истинная правда! — уже дружнее откликнулись нахарары.

Грозная опасность, ставшая еще более ощутимой и страшной после выступления Вардана, внушала страх, но одновременно породила и новое, непонятное, неожиданное воодушевление, страстное желание добиться победы во что бы то ни стало. Вынудив всех взглянуть смерти прямо в глаза, Вардан как бы заставил их свыкнуться с мыслью о ней, и смерть стала меньше пугать их, они стали считать, что ее можно укротить.