Вардананк - [203]

Васак молча пил из этой горькой чаши и, вздыхая про себя, все глубже прятал свою боль и ярость в глубине души. Он знал о грубом безразличии Гадишо к чужим переживаниям и не делал никаких попыток остановить его.

— Но жаль Бабика и Нерсика, — с невеселой улыбкой, покачивая головой, сказал Гадишо. — Славные были юноши!.. Я говорил с ними в день отъезда, да и в дороге мы часто беседовали. Чудесные юноши!.. Этот зверь предаст их ужасным пыткам. Да, жаль…

Было очевидно, что Гадишо еще не утолил своей страсти делать выводы и заключения и оповещать о них собеседника. Наоборот, он все больше и больше распространялся. Новые основания, новые факты, подтверждающие его мысль, не давали ему покоя. Он неотступно следовал за нитью своих мыслей, перейдя на этот раз к схваченным в Ангхе Деншапуху, Дареху и могпэтам Михру и Ормизду.

— Ну, конечно, растерзают их, бросят в пасть народу, на клочки разорвут. И чтоб Азкерт это проглотил? Да ты понимаешь, какое это бесчестие для него? После этого какие уж там Бабик и Нерсик! Ты и сам находишься под угрозой в эту минуту! Если даже Азкерт захватит Вардана, он не так будет требовать ответа с него, как с тебя. И ответа самого сурового, так и знай! Он скажет тебе: «Вардан — Спарапет своего народа, он мог бы изменить мне. Но ты — ты же марзпан, мой сановник!..»

Васак чувствовал, что скажи он хоть слово — и они рассорятся. Но и терпеть далее было выше его сил. Он заставлял себя молчать, тем более что Гадишо и не ждал ответов: он довольствовался тем, что последовательно развивал свою мысль.

— Тебя уже считают изменником. Изменником народа!.. — уточнил он. — Но где же этот народ? Народу пришел конец. Нет у нас силы, нет власти, да после этого и не будет! Какие же тут разговоры об изменниках или не изменниках?.. Но если ты хочешь стать персом, отказаться от народа, обреченного на смерть, — тебе грозят смертью!.. И больнее всего то, что те ничего не понимают и начинают враждовать с тобой; а с другой стороны — тебя не понимают и арийские сановники!.. Обе стороны считают тебя изменником… Да, тяжко твое положение!..

Гнев туманил голову Васаку, ему хотелось броситься на Гадишо, кричать, выбранить его. Но разум переборол чувства, Васак стойко вынес мучительную пытку, которой подвергал его Гадишо своим непониманием его жизненной цели, положения его дел и его душевного состояния. Чаша горечи, которую заставлял его испить Гадишо, вначале вызвала в нем гнев и возмущение, но, пригубив, он этой горечью залил свое внутреннее смятение.

Жизнь послала ему много испытаний в последнее время, и Гадишо был одним из самых тяжких испытаний в этот грозный час. «Говори себе, говори!.. Никто из вас не понимает моего дела… Это я его должен понимать и понимаю! Погодите вы у меня!..» — мысленно твердил Васак. Он встал с места и подошел к окну.

Гадишо перешел к вопросу о Деншапухе и остальных схваченных персах:

— Что же теперь будет? Ведь наш безумец расправится с ними!

— Что с ними будет? — гневно переспросил Васак. — Их судьба — теперь моя судьба, наша судьба!.. За убийство Михрнерсэ объявит мне беспощадную месть!

— Я и говорю именно о тебе!.. — сгустил краски Гадишо. Васак отошел от окна. Бросив беглый и злой взгляд на Гадишо, он сел на свое место. Уставившись в одну точку на полу.

Гадишо коротко усмехнулся. Васак подобрался, ожидая новой капли яда. Ждать пришлось недолго.

— Ты о Варазвагане скажи!.. Сейчас чернит он тебя, наверно, перед Михрнерсэ, настраивает против тебя. Слов нет — повод к этому самый удобный!.

Даже и ненавидя Гадишо, Васак ценил его верность: при всей своей грубости Гадишо неспособен был предать Васака, он был самым преданным из его приверженцев. Если сейчас он прижигал сердце Васака раскаленным железом, то не по его вине, — так сложились события. Он говорил лишь истину, хотя и преподносил ее безжалостно и бездушно.

Васак негромко вздохнул, чтоб облегчить теснившее грудь бремя. Он думал о тех нечеловеческих усилиях, которые ему пришлось претерпеть в последние дни, чтобы выстоять. Перед его мысленным взором прошли Деншапух, Дарех, Вехмихр, могпэты Михр и Ормизд, закованные в цепи и опозоренные… Необходимо было любыми усилиями, во что бы то ни стало освободить их!

Тьма сгущалась в саду удельного дворца. Сторож несколько раз обошел дорожки сада и окончательно убедился, что в саду никого нет, кроме Спарапета и его телохранителя. Он привык видеть Вардана в глубине сада, задумчиво сидящим на каменной скамье до поздней ночи. В этот вечер Вардан оставался в саду даже позже обычного.

Сторожу не раз приходилось видеть, как по дорожкам сада скользят какие-то тени, какие-то неизвестные ему люди встречаются с нахарарами и незаметно исчезают в темноте.

Он еще раз прошел мимо Вардана, огляделся кругом, заметил только стоявшего в отдалении Арцви и удалился в свою сторожку.

Арцви, казалось, только и ждал, чтобы сторож ушел. Он внимательно осмотрелся, подождал еще немного и, подойдя к узкому проходу в глиняной ограде, по ту сторону которой лежал глухой пустырь, шепнул:

— Заходи…

Через минуту перед Варданом выросла какая-то тень.

— Спарапет, это я, Мелкон, — шепнул тихий голос.