Вардананк - [131]

Ашуша вздрогнул.

— Остаться здесь?.. — медленно повторил он, едва сдерживая тревогу.

— Ну да. Царю царей угодно было заявить, что он хотел бы иметь возможность иногда совещаться с тобой… относительно армян!

Ашуше известно было коварство Михрнерсэ. Ничем не выдавая себя, он молча наклонил голову.

Это было единственно разумным, — Ашуша это знал.

Два государственных человека поняли друг друга. Больше не было сказано ни слова.

Васак беседовал с сыновьями о своих планах. За эти последние два дня он стал необычайно общительным и поведал детям неожиданную новость: он берет их с собой в Сюник.

— Ах, отец, ведь я так стосковался по дому, матери, замку, родине! — запрыгал Нерсик.

— Ну, готовьтесь, завтра выезжаем! — приказал Васак.

— Но зачем же ты привез нас сюда? — спросил Бабик.

— Ну что ж, вы повидали мир, чужие края…

— Ничего хорошего мы не видели, — возразил Бабик. — Видели поклонение солнцу и огню, наглотались дыма от атрушанов…

— Об этом молчи! — оборвал Васак, сурово взглянув на сына.

— Молчу. Поговорим дома.

В этот момент вошел дворецкий Михрнерсэ: его господин приглашал Васака к себе. Васак пошел весьма охотно: его радовало расположение Михрнерсэ, достигнутое за последние дни. Он прилагал все усилия, чтоб еще белее подогреть это расположение, утвердить его и использовать.

Михрнерсэ был серьезен и задумчив. Он улыбнулся Васаку своей гримасой и вновь принял серьезное выражение. Это было плохим предзнаменованием.

— Я вызвал тебя для небольшого сообщения. Повелитель требует заложников.

— Заложников?.. — переспросил Васак, еще не совсем понявший всю серьезность этого заявления.

— Ну да, заложников. Обыкновенных заложников! Это простой и распространенный обычай. Он спросил у меня, кого из нахараров оставить заложником. А я сказал ему: «Поскольку это не имеет особого значения, пусть считаются заложниками сыновья марзпана. Они прибыли, чтоб получить воинское образование и, стало быть, все равно остаются. Так зачем же нам задерживать у себя нахараров?»

У Васака перехватило дыхание. Едва сохраняя хладнокровие, он спросил:

— Но если таков обычай, то ведь можно взять заложников и из числа нахараров?..

— А к чему держать нахараров здесь, когда у них есть дела в Армении? Да и Вардан скорей пожертвует жизнью, ко не останется заложником и не даст никого из своих! Впрочем, зачем нам лишние заботы? Мы возьмем заложников у вполне преданного нам человека! К чему брать у людей сомнительных? А преданнее всех, конечно, ты, государь марзпан. Да это и мне приятней: ведь я Бабика и Нерсика люблю, как собственных сыновей. Они останутся у нас, будут обучаться воинскому искусству, а ты в Армении посвятишь себя нашему делу. Мы же знаем друг друга, друг другу доверяем. Ты — одно, нахарары — другое! Да, заложником остается ведь и бдэшх Ашуша.

— Ашуша?! — содрогнулся Васак.

— Ну да! Царю царей так угодно. Уж не знаю, зачем он повелел так…

Васак чувствовал, что задыхается. Он ответил:

— Я безмерно счастлив, что ты так доверяешь мне… Я привез Бабика и Нерсика не только для того, чтоб дать им воинское воспитание, но в дар тебе… Однако…

— Они и будут жить при мне. Я не отпущу их никуда, не дам им терпеть какие-либо лишения — нет, нет! Они получат у меня хорошее воспитание! Ну, очень, очень рад, что и ты радуешься вместе со мной. Итак, вы выезжаете завтра. До завтра твои сыновья с тобой, после твоего отъезда они — мои сыновья. Иди же побудь с ними, успокой свою грусть, приласкай их, сын кой!..

Васак старался сохранить непринужденность, прощаясь с Михрнерсэ. Но в лагере, увидев сыновей, он почувствовал страшную, неописуемую боль в груди. Он как будто только сейчас почувствовал, как сильно любит их, и любит еще сильней потому, что теряет их: ведь еще неизвестно, как продвинется в Армении дело с отречением, как поведет себя армянский народ и сами нахарары. Сможет ли он убедить их, чтоб они подольше придерживались притворного своего отречения, хотя и оставаясь христианами в душе, и не мешали ему продвигать отречение от веры в Армении?..

— Что сказал тебе Михрнерсэ, отец? — спросил Нерсик. Васак молчал, с глубокой тоской глядя на сына.

— Не видишь? Что-то скверное сказала ему эта старая лисица! — вмешался Бабик.

Васак вызвал слуг и велел подать коня.

— Уезжаешь, отец? — спросил Персик. Васак молчал.

— Тогда и мы будем готовиться, отец!

Васак, вновь не ответив ни слова, быстро вышел и уехал в лагерь, к Гадишо.

— Не по душе мне эта Персия! — сказал Бабик. — Коварные здесь люди…

— Поедем домой и поступим к Спарапету! — воскликнул Нерсик. — Он-то не вероотступник!

Бабик метнул на Нерсика быстрый взгляд.

— Ты тоже заметил это? Да?..

— А вот отец — вероотступник…

— Отец и дома был вероотступником!.. — возразил Бабик. — Я не говорил этого ни тебе, ни матери, чтоб не огорчать вас… Но…

— Доедем до Сюника — и давай убежим в Тарон, к Спарапету!

— Как же ты убежишь? Приведут обратно.

— А я снова убегу. Я не могу стать огнепоклонником! Мать умрет от горя!.. — сказал Персик дрогнувшим голосом.

Вместе с Мушканом Нюсалавуртом и могпэтан-могпэтом Михрнерсэ подробно разработал порядок отправки в Армению воинских сил, а также и жрецов, которые должны были сопровождать отпускаемых на родину нахараров. Приготовления к отъезду велись поблизости от лагеря армянской конницы.