Вам доверяются люди - [115]
— Вы хотите, — неуверенно сказал Степняк, — сами предложить Рыбашу перейти в первую хирургию, не ставя это в зависимость от… приказа?
Мезенцев наконец потерял терпение:
— Илья Васильевич, да я же целый час толкую вам об этом! — Он все-таки дал волю своей обычной насмешливости: — А уж Окуня, поверьте, долго уговаривать не придется.
Его тонкие губы дрогнули, и на мгновение лицо приобрело то ироническое выражение, которое знали все соприкасавшиеся с профессором Мезенцевым. Еле опираясь на ручки глубокого и низкого кресла, которое так не любила Юлия Даниловна, он легко поднялся и протянул руку Степняку:
— Я рад, что мы разрешили этот вопрос.
Илья Васильевич тоже встал. Он чувствовал себя разбитым, и ему почему-то очень хотелось вымыть руки. Идя к дверям кабинета рядом с Мезенцевым, он вдруг спросил:
— Федор Федорович, скажите откровенно, почему вы выбрали именно Рыбаша?
Левая бровь профессора поползла вверх.
— Потому что Андрей Захарович хоть и горяч, но хирург весьма дельный. А я, знаете, дорожу честью своего отделения.
Он слегка улыбнулся на прощание и, не оглядываясь, высокий, подтянутый, пошел по коридору свободной походкой уверенного в себе человека. Степняк долго смотрел ему вслед. Потом, захлопнув дверь, подошел к фаянсовой раковине умывальника, такой же, как те, что были установлены во всех врачебных кабинетах и ординаторских.
Моя руки, намыливая лицо и обеими пригоршнями старательно смывая мыло, он не переставая думал о том, что вот и изменил той безоглядности, которая наполняла его гордостью и радостью, когда он прощался с ответственным товарищем из Госконтроля. На душе было скверно. Сухо-насухо вытерев лицо и руки, он вернулся к столу. Приказ лежал, перегнутый пополам. В пепельнице громоздилась гора окурков.
«Действительно, курю без передышки… Безобразие!» — мельком подумал он и тут же потянулся к коробке с папиросами.
Загорелся сигнал внутреннего телефона. Голос Лозняковой спросил:
— Вы не хотите меня видеть?
Удивительное дело! Единственный человек, которого ему хотелось видеть, была Юлия Даниловна. Как она догадалась? Или ей тоже прислали этот приказ?
— Хочу, — сказал Степняк. — Как вы это узнали?
— Просто подумала, что мы давно не разговаривали. Сейчас приду…
Перекатывая незажженную папиросу из одного угла рта в другой, Илья Васильевич уперся локтями в настольное стекло и запустил обе пятерни в свою густую шевелюру. В этой позе и застала его Юлия Даниловна.
— Острый приступ меланхолии? — шутливо осведомилась она, усаживаясь на диване.
— Вы видели приказ?
— Есть какой-нибудь приказ?
— Прочтите.
Степняку пришлось выйти из-за стола, чтобы не заставлять подниматься Юлию Даниловну. Пока она неторопливо и внимательно читала одну за другой обе страницы сплошного, без интервалов, машинописного текста, Степняк подошел к окну и раскрыл обе его половинки.
— Вы не возражаете? Душно!
Не отвечая, она утвердительно кивнула. Степняк, облокотившись на подоконник, с удовольствием глотал свежий апрельский воздух. Закатное солнце вспыхивало в стеклах того пятиэтажного дома, который высился за больничным гаражом. Широкие, обитые жестью двери гаража, распахнутые настежь, открывали покатый цементный пол с переливающейся на свету жирной лужицой посередине. Двое парней в пестрых рубашках навыпуск развинченной походкой прошли мимо дверей гаража и с любопытством заглянули внутрь. Один, белесый, с длинным носом, сказал что-то другому, и тот ухмыльнулся толстыми, словно распухшими губами. Они обогнули гараж и скрылись на черном ходу пятиэтажного дома. Потом из второй, маленькой дверцы гаража, которая вела в сестринское общежитие, выскочил длинный, угловатый паренек, оглянулся влево и вправо и побежал туда, куда скрылись парни. «Наверно, это и есть сын Кругловой», — догадался Степняк. Все трое вернулись обратно и устроились за одной из распахнутых створок гаражной двери. Не прошло и минуты, как мальчишка, взъерошенный и красный, снова появился во дворе.
— Сказал — не буду, и все! Хватит! Оставьте меня в покое! — громко и возбужденно крикнул он.
Из-за гаражной двери послышался глумливый смех. Парень с длинным носом высунулся вслед мальчику.
— А это уж нам лучше знать, хватит или не хватит! — лениво сказал он и снова скрылся за створкой.
— На что вы там засмотрелись? — услышал Степняк голос Лозняковой.
— Да вот тут какие-то верзилы с мальчишкой связались… — Он повернулся к Юлии Даниловне: — Прочитали?
— Прочитала. Все сшито белыми нитками. Нужно добиваться, чтобы приказ отменили.
Степняк с трудом сдержал раздражение:
— Вы наивный человек. Неужели Бондаренко отменит собственный приказ?
— Кроме Бондаренко, существует советская власть. Райисполком и райком, например.
— Значит, драться?
Лознякова с удивлением посмотрела на Илью Васильевича:
— А вы собираетесь подставить другую щеку? Никогда не замечала у вас таких христианских добродетелей.
— Я, кажется, сделал одну глупость, — нерешительно признался Степняк. — У меня был Мезенцев, и…
Он принялся рассказывать о том, что полчаса назад произошло в этом кабинете. Юлия Даниловна выслушала не прерывая.
— Узнаю Фэфэ! — спокойно сказала она. — Но в чем, собственно, вы себя вините? Рыбаша надо удержать в больнице, и Мезенцев нашел хороший ход…
Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.
Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.
Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.
Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».