Вальтер Беньямин – история одной дружбы - [70]

], у самого леса и моря… С одной стороны, средства мои скудны, с другой, заповедь разума велит чтить отсутствием инаугурационные торжества Третьего рейха. Впрочем, насчёт их сроков вроде бы ничего не прояснилось. Хотел бы в связи с этим сделать маленькое замечание, которое пришло мне в голову недавно, но, как мне стало известно, уже проникло отсюда в Германию. Лучше тебе услышать его “из первых рук”, чем из вторых уст. Так вот: Третий рейх – это поезд, который отправится не раньше, чем в него сядут все пассажиры».

В своих первых письмах из Рима я впервые рассказал о Залмане Шокене³⁵⁷, одной из наиболее достойных фигур немецкого еврейства, который тогда – будучи владельцем большой сети универмагов в немецких городах средней величины, высокообразованным самоучкой, страстно заинтересованным в еврейской духовности – задумывался об издательских планах, которые впоследствии, при Гитлере, приняли иную, но весьма плодотворную для евреев в Германии форму. Я хотел встретиться с Шокеном, интересовавшимся моими работами, осенью в Германии и при этом поговорить с ним о Беньямине как об одном из потенциально важнейших авторов, сотрудничеством с которым такому издательству следовало бы заручиться. В уже цитированном письме (от начала мая) Беньямин писал: «Если бы ты видел возможность заполучить упомянутого Шокена для этой книги [собрание писем, для которого Вальтер не мог найти издателя] или для моих трудов в целом, это было бы, конечно, очень важно. Исхожу из того, что эта инициатива сделает тебе больше чести, нежели твоя первая инициатива. О, в каком же я долгу перед тобой!».

Он тогда с воодушевлением читал автобиографию Троцкого и его историю русской Февральской революции. Но в то же время он пишет: «Сначала я закончу серию “Историй с Ибицы”³⁵⁸, сборник, если даже и ни на что не годный, то хотя бы очищенный от всевозможных впечатлений и построений, связанных с путешествиями. И тотчас же займусь давешними короткими тенями; может, ты помнишь, что под этим названием я когда-то опубликовал несколько продолжений “Улицы с односторонним движением”³⁵⁹… Конечно, я не упускаю возможности почитать кое-что из того, что в Берлине мне недоступно из-за нехватки времени. Во второй раз прочёл необыкновенно восхитительную Chartreuse de Parme³⁶⁰, сейчас застрял на “Штехлине” Фонтане, перечитывать которого в Средиземноморье равносильно рафинированию и без того основательного комфорта, который даёт этот автор. Сколько бы удовольствия он мне ни доставлял, я всё-таки могу понять, как люди его не переносят; да, порой я наслаждаюсь негодованием воображаемых читателей».

В мае я предложил ему, чтобы мы встретились в июне в Парме, где мне предстояло несколько недель заниматься в библиотеке, которая, чтобы не перетрудиться, закрывалась в четыре часа пополудни. Таким образом, мы не только располагали бы послеполуденным временем и вечерами, но и смогли бы отпраздновать сороковой день рождения Беньямина. Он, однако, отказался, хотя я не мог судить, действительно ли сыграли роль финансовые причины. Он писал:

«И снова возвращаюсь к самому неотложному вопросу: чем позднее произойдёт встреча, тем легче мне будет её запланировать. Провести несколько недель в Парме вместе было бы чрезвычайно заманчиво, но как я могу обеспечивать их финансово? Я живу здесь – без комфорта в общепринятом смысле, но не без приятности – на полторы марки в день. Такова моя “плата за пансион” у Нёггератов. Для встречи был бы возможен либо конец августа – начало сентября в Берлине, либо середина июля на итальянско-французской границе – скажем, в Ментоне³⁶¹ – что было бы куда реальнее и сулило бы нам гораздо больше. А что, если бы ты поехал немного окольным путём – не через Бреннер³⁶², а через Лёчберг³⁶³, тогда поехал бы в Берлин прямым вагоном от Вентимильи³⁶⁴. Этот путь, пожалуй, можно было бы сочетать и с Мюнхеном. Для тебя это был бы вариант поездки, за который ты мог бы взять ответственность, учитывая важность нашей встречи».

Но и с Ментоной ничего не получилось; казалось, что-то всегда вставало между нами. Я не мог знать, что в это решающее время в жизни Беньямина наступил внезапный кризис. Он перенёс нашу встречу в Берлин, «как ни велика была всегда моя склонность держаться оттуда подальше. Однако насколько больше были бы шансы нашего совместного пребывания здесь, на Юге, и чтó бы мы здесь только не обсудили! Не говоря уже о том, что мои catholica³⁶⁵ находились бы в Ментоне в безопасности от тебя». Поскольку я писал ему, что открыл в своей библиотеке отделение католической теологии. Он же имел в виду, что у него есть какие-то книги, «которые я лишь с неохотой могу предоставить твоему пресловутому сладострастию» [B. II. S. 553]. «Университет Мури, – писал он 25 июня, – пусть теперь задумается, как выпутаться из этой аферы [с его предстоящим днём рождения]. Строго между нами, я хочу надеяться, что он покажет себя более неуступчиво, чем газеты и мои друзья, которые легко пойдут навстречу моему желанию не делать из этого дня шума». Он намекал на то, что думает провести этот день в Ницце «с одним гротескным парнем», которого уже часто встречал на путях и перепутьях и «которого я приглашу на стакан праздничного вина, если мне не будет предпочтительнее одиночество». Тогда я тщетно гадал, к кому относится этот намёк. И по сей день я не могу с определённостью сказать, не был ли тот гротескный парень