Валтасаров пир. Лабиринт - [44]

«Совсем спятил, — подумал он с раздражением. — Веду себя, как последний дурак!»

И снова уткнулся в газету. Как всегда, он безучастно пробегал глазами заголовки. Сообщения о легализации гражданских лиц, о конференции в Москве, о восстановлении страны. Ничего особенного, то же, что вчера и позавчера, так, по крайней мере, ему показалось. Но вот на третьей полосе статья о том, что говорил Биркут. Об угле. О неуклонном росте добычи и перспективах экспорта. Он прочел ее одним духом и пробормотал: «Интересно. Даже очень! Особенно если вдуматься».

Из задумчивости вывело его появление дяди. Он стоял перед ним в шубе, со шляпой в руке и, едва успев поздороваться, сунул два пальца в жилетный карман.

— Может, присядете? — спросил Анджей.

— Нет! — отрезал тот. — А впрочем, ладно.

Анджей попросил подать еще чашку кофе.

— Предоставь это, пожалуйста, мне, — прошипел он и бросил официантке: — Стакан чаю!

Но когда Анджей предложил ему снять шубу, не стал протестовать. Протиснувшись с номерком обратно к столику, Анджей застал такую картину: дядя пил чай, не обращая внимания на официантку, которая стояла рядом, держа вазу с пирожными. Склонясь над стаканом, наблюдал он за залом, целиком, казалось, поглощенный этим занятием. Взгляд был у него сосредоточенный, настороженный, и сам он весь как-то подобрался и замер. Это не укрылось от Анджея. Он понял: за спиной у него происходит что-то из ряда вон выходящее, и обернулся. В зале царило замешательство.

— Облава! — сдавленным голосом произнесла официантка.

Поставив вазу с пирожными на середину стола, она выхватила из-под фартучка сложенную вчетверо долларовую бумажку, уронила на пол и придавила туфлей.

— Валютчиков вылавливают! — услышал Анджей тихий шепот.

Испуганно взглянул он на дядю: ведь из-за него тот мог попасть в пренеприятную историю. Первая его мысль была о дяде.

— Прости меня, пожалуйста! — шепнул он.

— Потом поговорим! — процедил старик сквозь зубы.

Он отодвинул стакан и выпрямился с непроницаемым лицом. И только когда рядом кто-то стал возмущаться, крича, что он депутат, дядя презрительно усмехнулся. Когда очередь дошла до него, он, не проронив ни слова, спокойно позволили себя обыскать и держался при этом безукоризненно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда его попросили снять с глаза повязку. Он снял и показал, что под ней ничего нет. Обыск производился очень тщательно.

Хотя у Анджея ничего не было, он страшно волновался. Поблизости истерически закричала женщина, когда милиционер обнаружил доллары, засунутые между сиденьем и спинкой дивана. Он волновался, слыша, как люди переругиваются с представителями финансовых органов. Волновался, видя, как с пола подбирают золотые монеты и бумажные купюры. Дядины доллары, если он их принес, тоже там. Когда стало известно, что задержана большая группа, он пришел в полный ужас: ведь дядя мог оказаться среди них! Впечатление было такое, что облава длится целую вечность, но, когда все кончилось и он отпил глоток кофе, оно было еще теплым.

— У меня что-то аппетит разыгрался! — объявил Уриашевич-старший и, едва за последним милиционером закрылась дверь, потянулся за пирожным. — Попробуй-ка.

— Спасибо, не могу! — ответил Анджей; ему кусок не лез в горло. — Дядя, простите меня, пожалуйста!

— Потом поговорим! — повторил тот.

Он взял еще одно пирожное. И, не проронив больше ни слова, будто не замечая племянника, съел еще несколько штук, а перед уходом попросил завернуть остальные. На улице же вручил коробку с пирожными растерявшемуся Анджею.

— Смотри ешь только осторожней, а то зуб сломаешь! — сказал он.

Анджей ничего не понимал.

— Я засунул монету в пирожное с кремом. Теперь сам ищи. Я и так съел их предостаточно.

— Простите, дядя, — прошептал Анджей, когда они оба немного успокоились. — Я прекрасно понимаю, как вам было неприятно.

— И до сих пор неприятно, — сухо и надменно ответил старик. — Не думай, что я с моими убеждениями пошел на это ради спасения двадцати долларов. Я скомпрометировать себя боялся. Вот чего я не могу допустить!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Конечно, вполне возможно, — сказала Климонтова, выслушав Анджея. — У нас так не хватает людей.

— Значит, вы считаете, я смогу получить место учителя в одной из школ, о которых вы говорили?

— А почему же нет?

Она показалась ему сейчас много моложе и интересней, чем в то утро, когда он с ней познакомился, проведя ночь в ее комнате и не подозревая о ее присутствии. У нее был красивый рот и яркие пухлые губы; глаза, не замутненные усталостью, смотрели на Анджея приветливо, и лоб она не морщила поминутно, как тогда.

— Только почему именно в окрестностях Сохачева хотите вы работать? — поинтересовалась она, между прочим.

— Или Мостников, — уточнил он.

— «Или Мостников», — повторила она, как эхо. — Но это ваше личное дело. — И прибавила немного погодя: — Если потому, что близко от Варшавы, тогда понятно.

Они сидели за тем самым столом, за которым Анджей в ту ночь пытался читать, чтобы успокоить нервы, а утром пил с нею чай. На полочке у окна стояла фотография под стеклом с орденскими ленточками в нижнем углу. Рядом с ней, там, где Климонтова оставила записку Анджея для тетушек, высилась кипа разноцветных папок. Климонтова взяла одну с краю и вытащила из нее пачку бланков.