Валтасаров пир. Лабиринт - [167]

— Я! Да я бы ради тебя горы переворотил! Ради тебя и твоего отца. Но я вижу, ты торчишь здесь и собираешься дальше торчать. И сам уж не знаю, что тебе посоветовать!

— Я думаю, надо придерживаться однажды намеченной линии поведения. Что? Разве не правда? А может быть, вы считаете, что мы допустили какую-нибудь ошибку?

— Ни малейшей! Я дал правильный анализ положения. Особенно исходного, в том виде, как оно мне представлялось непосредственно после твоего приезда.

Обычно веселый, шутливо любезный и даже преувеличенно ласковый со мной, Кампилли сегодня явно был не в своей тарелке. Нервный, напряженный. Мы сидели у него в кабинете в двух шагах от шкафчика с напитками, но, вопреки своей привычке, Кампилли не потянулся за бутылочкой. Я думал, что, по натуре человек отзывчивый и деликатный, он глупо себя чувствует, отказывая мне в гостеприимстве, и считает более тактичным придержать свои улыбки и любезности, опасаясь, что в данной ситуации они покажутся фальшивыми. И вдруг я понял, что он чувствует неловкость передо мной и по другим причинам. Оценивая наше исходное положение, — как он выразился, — Кампилли уверял меня, что монсиньор даст о себе знать в ближайшие дни, а между тем от него ни слуху ни духу. Значит, Кампилли оказался в дураках. Так я подумал.

— Может быть, вы считаете уместным, чтобы я зашел к монсиньору Риго и напомнил ему о себе? — спросил я.

— Нет! Это бесцельно.

Тогда я рассказал ему, что в Ватиканской библиотеке вот уже несколько дней наталкиваюсь на всяческие трудности при розыске нужных документов, и добавил:

— Стоит жара. Проклятая жара. Люди переутомились. Легко можно представить себе, что монсиньор уже поручил кому-то меня вызвать и дело затормозилось по вине секретаря и курьера.

— Ничего подобного! Таких вещей в курии не бывает! — обиделся Кампилли. — Риго тебя не ищет. Я видел его сегодня.

— Ну и что? — воскликнул я. — Что он сказал? Ничего вам не говорил? Ничего не просил мне передать?

— Нет.

— Вы полагаете, что он помнит о моем деле?

— В этом можешь быть уверен.

Немного переждав и, признаюсь, довольно для меня неожиданно, он сказал:

— В конце концов я полагаю, что ты, в сущности, мог бы возвращаться домой и предоставить дело собственному течению. Поскольку епископ Гожелинский отошел в иной мир, есть надежда, что запрещение, обязательное при его жизни, утратит силу. Все постепенно утрясется, в особенности если преемник епископа Гожелинского на торуньской кафедре проявит терпимость к твоему отцу.

Я весь кипел. Вот передо мной типичный итальянец! Отец, впрочем, предупреждал меня о некоторых свойствах этого народа. Легко воспламеняющегося, расточающего обещания и — даже более того — готового горы своротить. Лишь бы немедля! Лишь бы сразу! В противном случае они теряют всякий интерес, обо всем забывают. Образцовый пример минутного увлечения. Я был в бешенстве.

— Нет-нет, так я не согласен! — возразил я. — Мой отец стар и не может долго ждать. Если бы со смертью епископа Гожелинского все само собой уладилось, он сообщил бы мне. Разумеется, смерть эта делает положение менее щекотливым, но автоматически ничего изменить не может. Вы знаете, с какой легкостью во всех куриях становится несокрушимой традицией любое указание, любой однажды изданный приказ. Значит, отступать нельзя. Не говоря уже о другом, — ведь вы сами дали мне понять, что было бы неправильно уехать из Рима, не дождавшись ответа монсиньора Риго. Неправильно, потому что неуважительно! После нашего предыдущего разговора я все это хорошо продумал!

Тогда он встал, быстро подошел ко мне, присел на ручку кресла, на котором я сидел, и прижал к груди мою голову. На меня повеяло целым букетом запахов: туалетного мыла, крема для бритья, помады для волос.

— Боже мой! — вскричал он. — Как ты похож на отца! Тянешь-тянешь, а потом ни с того, ни с сего взрываешься, как граната. Если ты полон столь твердой решимости, то…

— Мы будем дальше ждать, — закончил я.

— Ну и жди! — сказал он.

— А контакт с вами? У меня, кажется, нет номера вашего телефона в Остии, — задумался я.

— Лучше пиши на римский адрес. Я часто буду заезжать на виллу.

На этом мы расстались. Я пошел наверх, в свою комнату, уложить вещи. Мне пришлось торопиться. Оказалось, что Кампилли очень спешит и уже сегодня увозит с собой лакея. Едва я успел закрыть чемодан, лакей подхватил его, отнес в холл и вызвал по телефону такси. С Кампилли я попрощался весьма сердечно. В конце концов я не мог его осуждать за то, что у него такой характер: увлекается, но ненадолго. Тем более что в тот период, когда он увлекся делом отца, то действовал очень энергично. Я не говорю уже о том, что он дал мне тогда деньги, благодаря которым я мог еще неделю-другую ждать в Риме!

На следующий день, во вторник, с утра — Ватиканская библиотека. Дорога с виа Авеццано до площади святого Петра отнимает у меня много времени. От виллы Кампилли до библиотеки было два шага. Я уже привык к этому. А теперь я бесконечно долго еду через весь город. Вдобавок надо пересаживаться, потому что из района, где я живу, нет прямого сообщения с Ватиканом. Таким образом, я переступаю порог библиотеки значительно позднее, чем обычно. Следовало встать раньше. Я сержусь на себя. Но настроение мое исправляется оттого, что погода сегодня бодрящая, свежая, жара наконец спала, — значит, можно будет дольше посидеть над документами. На столе, за которым я работаю с тех пор, как начал посещать библиотеку, нахожу записку. Дон Паоло Корси просит меня тотчас к нему явиться.