Валтасаров пир - [33]

– Мы были идеальной парой. Вам нужен я. Я все умею, у меня есть и властность, и одновременно внимание к вам. Вы были счастливы, отдаваясь мне. От вас требовалось послушание, умение быть побежденной и чувственной, способность учиться, и вы прекрасно со всем справлялись, а остальное я брал на себя… Мы были достойны друг друга. А что еще нужно в жизни, кроме как достойное партнерство?

Он ласкал меня, проникнув руками под корсаж пеньюара, прикасаясь губами к нежной впадинке под шеей. Но на меня его ласки не действовали. Я слушала только его слова и вспоминала, вспоминала… Только прошлое имело надо мной власть. Но власть непреодолимую, сверхъестественную. Меня словно затягивало в омут.

Тогда, прошлой зимой, на охоте… Холод снега, проступающий сквозь расстеленную на земле шубу. Насилие, перерастающее в обоюдное желание. Стыд унижения, придающий остроту сладострастию. Пронзительные оттенки самых разных чувств, выливающихся в гамму наслаждений и нестерпимо-сладостной боли. Сухость пылающих губ, которыми я ловила искристые снежинки, сыплющиеся на нас с веток…

А потом – многократное повторение этого безумия. В других местах и в другое время. Комната в Рамбуйе, где мы отдавались объятиям под плеск рыбок в бассейне и громкое тиканье часов. Кабинеты в ресторанах, где обстановка состояла только из жесткой кушетки и стола, но это не имело для меня никакого значения…

И вдруг… С меня словно упали оковы. Принц отскочил от меня, пробормотав яростное ругательство, и я вновь почувствовала себя свободной, еще не понимая причины происшедшего. За дверью послышались мягкие шаги.

Вошел старик Брено. Поклонившись, он медленно поставил поднос с кофейным сервизом и горячим кофе на мраморный столик и так же степенно вышел.

– Этот проклятый лакей!.. Он чуть все не испортил!

Граф д'Артуа снова подошел ко мне, его руки вновь попытались обвиться вокруг моей талии. Я решительно отстранилась. Мне пришло в голову, что приход Брено не случаен. Он спас меня, этот старик. Спас от нового падения.

– Ну, не говорите, что вы все забыли, что на вас мои слова никак не подействовали…

– Я и не говорю, – произнесла я невнятно.

– Вы моя болезнь, Сюзанна. Я хочу вас, хочу, чтобы вы были рядом…

– И всегда к вашим услугам, – закончила я тихо.

– Пусть так. Но ведь вы кое-что припомнили, были взволнованы. В конце концов, нас связывает не только прошлое, но и ваш ребенок. Когда он родился?

– В сентябре, – солгала я, зная, что Жанно родился в июле.

– Значит, он вполне мог быть и моим сыном. Хотя, в сущности, меня это не интересует… Вы вернулись в Париж такая стройная, похорошевшая… А эта кожа – она кремово-медового оттенка…

Вот как. Наверно, граф д'Артуа не мог придумать ничего хуже, чем напомнить мне о Жанно. У меня мучительно засосало под ложечкой. Я уже ничего не чувствовала…

– Послушайте… Вы многое заставили меня вспомнить. Но не то, чего бы вам хотелось. Я была глупой и неопытной. Вы пользовались этим, как хотели. Вы совратили меня и никогда-никогда не интересовались, каково мне от этого. Вы думали только о теле… Вы удовлетворяли меня, но ведь я не животное, в конце-то концов! Из всех моих чувств вы давали пищу только тщеславию. Как же, любовница принца крови… Но ведь этого так мало. По крайней мере, для меня сейчас недостаточно.

Я говорила сбивчиво и горячо, не замечая, как он привлекает меня к себе, страстными поцелуями осыпает лицо.

– Я вовсе не хочу вас обвинять. Что было, то прошло. У меня нет на вас зла; может быть, и хорошо, что вы так многому меня научили… Но я не хочу, не желаю быть игрушкой… Неужели это так сложно понять? На свете есть много женщин, которые охотно станут вашими игрушками и будут вполне счастливы от этого. Найдите их и оставьте меня в покое…

– Но мне нужна ты, только ты!

– Не трогайте меня, я еще не договорила! Вы сейчас что угодно готовы сказать. Скажите еще, что вы меня любите… Я-то прекрасно знаю, отчего вы так меня осаждаете. Желание не играет в этом главной роли. Вы просто не можете, не хотите смириться с потерей своей любимой игрушки, не можете пережить мысль о том, что она принадлежит другому. В вас играет гордая кровь Бурбонов, и в этом вся причина. В ревности всегда больше самолюбия, чем любви…

Он почти не слушал меня. Как, впрочем, и всегда. Мои слова были ему неинтересны, он не считал меня умной и достойной внимания. Он распахнул на мне пеньюар, горячими губами припал к груди, его пальцы путались в моем нижнем белье. Это было похоже на экстаз, на непобедимое желание удовлетворить свои инстинкты…

– Избавьте меня от вашей похоти, вы слышите? Вместо ответа он сделал мне подножку и, рванув за руку, свалил на одну из тюльпанных грядок рядом с мраморным кофейным столиком.

Я уперлась локтем ему в грудь, тяжело дыша в пылу борьбы. Я не хотела кричать, однако и позволить ему торжествовать я тоже не желала – вся моя гордость восставала против этого. Он потерял всякий контроль над собой, а ярость и желание придавали ему отваги. Я поняла, что он готов на все, и, поразмыслив, сделала вид, что поддаюсь и мое сопротивление слабеет. Пока он пытался раздеть меня, я осторожно высвободила одну руку и принялась шарить пальцами вокруг себя. Поблизости, к сожалению, ничего не было, кроме комков земли, старательно размягченных садовником, – они рассыпались у меня между пальцами, едва я к ним притрагивалась. Платье у меня пропиталось соком раздавленных нежных тюльпанов и прилипло к спине.