Валтасар - [5]

Рахим, не вставая, поднял голову и глянул на наливающееся краской лицо царевича. Тот наконец взял себя в руки, спросил.

— Ты чего явился, пес, потомок рыбака, ослиное ошметье? Говори!

Рахим скосил глаза в сторону приходившего в себя стража, потом глянул на царевича.

Тот проследил за взглядом Рахима и коротко приказал.

— Зайди.

Рахим поднялся и осторожно переступил через порог. Царевич сам прикрыл дверь.

— Говори.

— Ваш батюшка ушел в страну без возврата.

Амель пошатнулся, попытался схватиться за что-то. Не нашел. Начал опрокидываться на спину — жена подбежала, подхватила его грузного, в момент осевшего.

Рахим бросился к ней, помог. Ну жирен, ну склизок! — выругался про себя декум. Сообразил верно. Стоило царевичу опуститься на пол и застыть так в неприличной, позорной позе, и песенка Рахима тоже была бы спета. Им удалось довести Амеля на кровать, усадить. Тот принялся отчаянно чесать лоб.

Жена принялась выпытывать у Рахима.

— Ты уверен?

— Как вижу вас, госпожа.

— Кто еще знает?

— Никто, госпожа. А-а, еще наложница, но я приказал ей молчать, иначе… — он положил руку на рукоять меча. — Вы первые.

Амель-Мардук нахмурил брови.

— Ты в этом уверен?

— Да, господин.

Наследник задумался.

— Что же теперь делать? — неожиданно спросил он.

Жена Амеля тоже выжидательно глянула на Рахима.

— Если мне будет позволено, великий царь…

— Позволено…

— Прежде всего необходимо вызвать начальника дворцовой стражи. Пусть он удвоит караулы и проследит, чтобы в городе все было тихо.

— Ну, это я и без тебя понимаю. Далее?

— Необходимо, господин, строго-настрого предупредить его, с этой утренней стражи он обязан исполнять приказы только вашей царственности. Желательно приставить к нему верного человека.

— Тебя, что ли? — спросил царевич.

Рахим скромно потупил глаза.

— Не велика ли милость для урожденного шушану?[15] — уже совсем успокоившись, заявил Амель-Мардук. — Ты исполнил свой долг по отношению к наследнику. Теперь ты свободен.

— Слушаюсь, господин. Но я не успел упомянуть о главном!

Амель-Мардук встал с постели, прочистил горло, принялся расхаживать по комнате.

— Говори! — приказал он.

— Необходимо собрать государственный совет и уже сегодня заявить, что ваша царственность приняла бремя власти и до праздника Нового года только вы готовы принять бремя ответственности перед Мардуком за судьбу города.

— Не считай себя умнее других. Я подумал об этом в первую очередь. Я ценю твою преданность семье великого Набополасара, однако что бы с сегодняшнего дня ноги твоей больше во дворце не было! Понял, пес?

Рахим ответил по уставу.

— Рад служить великому царю.

Глава 2

С легким сердцем и опустевшей душой явился Рахим-Подставь спину в родной дом. Не знал радоваться или горевать по поводу неожиданной отставки, но у последней встречи с Амелем был и некий положительный, безусловно льстивший старому солдату, итог. Все-таки удалось обвести наследника вокруг пальца! Неужели тот взаправду решил, что Рахим будет служить ему, охранять покои этого сирийского ублюдка, оберегать его мерзкую плоть? Он и на службу пытался напроситься, зная из опыта, что таким ничтожествам, как Амель, слаще нет, когда враги начинают ползать перед ними на коленях. С каким рвением, насколько хорошо служаки исполняют долг, их не занимает, но чтобы преданность в глазах была бездонная. Также вел себя в присутствии прежнего царя давний недруг Рахима Шаник-зери, но Навуходоносору, в узком кругу называемому Кудурру,[16] хватило здравого смысла углядеть за этим раболепием хватку редкого жаднюги и предателя. А вот Амель-Мардук сглотнул наживку, не поперхнулся.

«Убирайся, Рахим, чтобы духу твоего во дворце не было!..»

Хвала Мардуку, что этим приказом опала и ограничилась. О «псе, рыбацком отродье, возомнившем о себе невесть что, об ослином ошметье» Рахим старался не вспоминать. Как ни крути, а он, Подставь спину, по-прежнему пользуется уважением у соседей. Никто не смеет оскорбить его намеками на подлое происхождение, на верность умершему господину. Правда, спустя несколько дней загремел и старший сын Рахима Рибат, но и это падение дворцовые власти также смягчили вынесением официальной благодарности за непорочную службу. Официально Рибата всего лишь освободили от исполнения обязанностей декума дворцовой стражи, но из армейских списков не вычеркнули, просто перевели в гарнизон Борсиппы. Приказы об отставке как отца, так и сына, были составлены в приемлемых выражениях, канцелярия правителя, возглавляемая Набонидом, даже упомянула о паре мин серебра за верную службу. Получить их Рахим, конечно, и не мечтал, однако подобный, формально почетный исход пятидесятилетней верной службы давал надежду прожить достойно, скрашивал унылые мысли, с каждым днем все круче вгонявшие ветерана в беспробудную тоску. От них покоя не было ни днем, ни ночью. После смерти Навуходоносора Рахим, да и многие в городе, в стране, в дальних пределах и гарнизонах, ощутили себя сиротами. Это было неслыханный, забытый в Вавилоне, внушающий зловещие ожидания в народе настрой. Радостей, единивших Вавилонию, в дни правления Навуходоносора было предостаточно. Вспоминалось ликование горожан, выбегавших на городские улицы, радость прибывающих из соседних городов — Борсиппы, Урука, Сиппара, Куты, древнего Ура, Ниппура и Киша,