Вальс в темноту - [9]

— Ну вот, я вам тоже признался, — пробормотал он.

— Ах, — проронила она, будто опомнившись. — Ах, так вот в чем дело? Вы имеете в виду… — она беспомощно развела руками, — все, что касается ваших дел и денежных вопросов… — Она сложила вместе два пальца и поднесла их к губам. Чтобы подавить зевок, который он, не будь этого жеста, наверное, и не заметил бы. — Существуют две вещи, в которых мне никогда не хватало ума разобраться, — призналась она. — Одна — это политика, другая — дела и финансы.

— Но вы меня прощаете? — допытывался он. Внутренне ощущая при этом невероятную радость, почти ликование; почти случайно, сам того не ожидая, он встретился с таким бескорыстием, с таким равнодушием к деньгам, на какое не смел и надеяться.

На этот раз она звонко, с шаловливой ноткой в голосе, рассмеялась, как будто он оказывал ей больше доверия, чем она того заслуживала.

— Раз вам необходимо прощение, я вам его дарую, — смилостивилась она. — Но поскольку я не вчитывалась в то, что вы писали по этому поводу в ваших письмах, то вы сейчас просите у меня прощения за неведомую мне вину. Конечно же я прощаю вас, хотя и не совсем понимаю, в чем вы виноваты.

Он вгляделся в нее еще пристальнее, чем раньше, словно обнаружив в ней такое же внутреннее очарование, которое он с первого взгляда заметил в ее наружности.

Тени их сделались длиннее, и, кроме них, на пристани уже никого не осталось. Он огляделся, нехотя пробуждаясь к действительности.

— Я вас здесь уже столько времени задерживаю. — Это замечание было вызвано скорее чувством долга, а не искренним сожалением, ибо оно означало, насколько он мог судить, что им предстоит скорая разлука.

— Вы заставили меня позабыть о времени, — призналась она, не отрывая глаз от его лица. — Хорошая это примета или дурная? Я даже забыла о своем двойственном положении: одной ногой на корабле, другой на берегу, я должна переступить в ту или другую сторону.

— Об этом я позабочусь, — сказал он, нетерпеливо подаваясь вперед, — если вы дадите свое согласие.

— Но ведь и ваше тоже необходимо, правда? — лукаво спросила она.

— Я согласен, согласен, — поспешно заверил он, едва она успела договорить.

Она не столь торопилась с ответом.

— Не знаю, — протянула она, отрывая кончик парасольки от земли, затем снова опуская его, затем снова поднимая в нерешительности, показавшейся ему нестерпимой. — В случае, если бы вы выказали недовольство, обнаружив мой обман, я намеревалась вернуться на пароход и дождаться, когда он пойдет обратно в Сент-Луис. Может, все-таки разумнее было бы…

— Нет, что вы говорите, — встревоженно перебил он. — Какое недовольство? Да довольнее меня во всем Новом Орлеане не найдешь — я счастливейший человек в этом городе…

Ее опасения, казалось, не так просто было развеять.

— Время еще есть. Лучше теперь, чем после. Вы вполне уверены, что не желаете, чтобы я вернулась? Я не буду жаловаться, я ни слова не скажу. Я прекрасно понимаю, что вы должны испытывать…

На него вдруг нахлынул страх потерять ее. Потерять теперь, когда и получаса не прошло, как он ее обрел.

— Но я испытываю совсем иное! Умоляю вас мне поверить! Совсем наоборот. Что мне сделать, чтобы вас убедить? Вам необходимо время? Дело не во мне, а в вас? Вы это пытаетесь мне сказать? — допытывался он с возрастающим беспокойством.

Ее взгляд на мгновение оставался неподвижным, и он прочел в нем искреннюю доброжелательность и даже, можно сказать, нежность. Затем она покачала головой — очень легким движением, в которое, однако (если он ее правильно понял), она вложила истинно мужскую твердость намерений, а не девичье легкомыслие.

— Я приняла решение, — просто сказала она, — еще тогда, когда села на пароход в Сент-Луисе. Вернее даже, еще тогда, когда получила ваше письмо с предложением и ответила на него. А если уж я на что-то решилась, то не так-то просто передумываю. Вы в этом убедитесь, когда поближе меня узнаете. Если узнаете, — уточнила она, заставив его при этом замечании невольно вздрогнуть.

— Тогда я вот как отвечу, — порывисто произнес он. — Смотрите.

Он достал бумажник, вынул дагерротип, на котором была та, другая женщина — ее тетка, — и энергичными движениями разорвал его на мелкие кусочки, разлетевшиеся по всей пристани. Потом показал ей пустые ладони.

— Я тоже принял решение.

Она благодарно улыбнулась.

— Тогда?..

— Тогда поехали. Нас в церкви уже больше четверти часа дожидаются. Мы здесь порядком задержались.

Он с улыбкой и галантным поклоном предложил ей согнутую в локте руку. Этот жест на первый взгляд мог бы показаться насмешкой, добродушной пародией, но на самом деле все это было проделано серьезно и искренне.

— Мисс Джулия? — обратился он к ней.

Момент, исполненный бесконечного романтизма. Момент их помолвки.

Она вскинула парасольку на противоположное плечо. Ее рука обвилась вокруг его локтя, словно нежный побег. Она подобрала подол юбки на необходимую для ходьбы высоту.

— Мистер Дюран, — ответила она, обращаясь к нему по фамилии и скромно опуская глаза, как и подобало пока что незамужней молодой женщине.

Глава 4

В окна немецкой методистской церкви заглядывают оранжевые лучи клонящегося к закату солнца. Сверкают в его отблесках свинцовые рамы; высокие своды исчезают в сумеречной голубизне. В церкви спокойно и пусто, если не считать пяти человек.