Вальс любви - [2]

— Ну правильно, — выикнул я после очередного глотка (последнего приказал я себе), — она нуждается в любви, но ведь первым составным формулы любви является секс. Вот мы и установили, что…

— Не мы, а человечество, — рубанул языком-скальпелем проклятый хирург, проктолог, педиатр, геронтолог и вообще, черт бы его взял, знаток человеческих тел и душ. — А нам же, вернее твоим героям, следует учесть обратную зависимость — основным элементом формулы секса является любовь.

— Ну и как все это приложимо к Джеку Симпсону — ведь старику за семьдесят, да и невеста идет за ним почти ноздря в ноздрю.

— Слушай, щелкопер, — вконец обозлился бог медицины от канадской границы до Орегона.

А ведь он сам разменял седьмой десяток, а какая у него жена — хорошенькая, удовлетворенная жизнью старушка, чуть не вдвое младше дока Шорта. Это пронеслось у меня в голове. А слух запечатлел для следующих набросок слова самого безжалостного из синклита провинциальных знахарей… нет не знахарей, а знатоков, настройщиков самых тонких струн человеческой души.

— Ты что, не слышал о сексе после шестидесяти? Готовь себя к этому, иначе как квелого жеребца на мыловарню отправят. Секс — единственный момент жизни. И радость тоже, особенно в нашем возрасте, — значит, мы вдыхаем все запахи жизни. А уж для внучки Джека и ее жениха — это вообще праздник жизни, который никогда не кончается.

— Держу пари, — вспомнив бармена Стива, подначил я дока, — что старик Джек в самый последний момент сникнет, да и перезрелой его внучке ближе парнокопытные. Некий ковбой уже отвадил ее от себе подобных. Один против двух, что почтовый роман стариков не состоится, да и молодых весь этот фрейдизм не бросит в объятия Гименея.

— Один против десяти, что ты ни черта не понимаешь ни в сексе, ни в любви, — вспылил доктор, и, расплескивая свой любовный напиток, допил его. — Считай, что я выиграл, — прокричал он на всю таверну. — И тогда я заставлю тебя укладывать своих героев на брачные ложа с накрахмаленными льняными простынями, а не валять их в соломе по конюшням или на кухонных столах.

В следующем романе я так и сделаю, а сейчас поступлю так, как будто я подглядывал за… за самим собой: ах, как приятен запах соломы, замешанный на любовных ароматах, ах, как некрасивы приоткрывшиеся глаза с немым укором:

Ты кто такой? Как зовут? И вообще, что тебе нужно?

I

— Дорис, девочка, тебе нужен мужчина.

Оставив тарелки в покое, Дорис Симпсон повернулась к деду и бросила на него взгляд столь же укоризненный, сколь укоризненными были его слова. Она слышала их уже не в первый раз. Душещипательными разговорами дед изводил ее, как овод лошадь.

— Ты у меня мужчина, — ответила она. — Зачем мне еще один, если мы справляемся с нашим ранчо без посторонней наемной силы?

— Я уже не тот, — гнул свое Джек Симпсон, покачиваясь на крепком сосновом стуле за кухонным столом. — Мне уже не унести кипу сена, не объездить коня, мне уже не осилить и половины работ по ранчо, с которыми я справлялся еще в прошлом году. И вообще мне нужна замена ничто не остановит ход времени.

Две шотландские овчарки — Бой и Той, лежавшие под столом у ног Джека, подали голос, словно подтверждая каждое сказанное им слово.

— Перестань, дед, — мягко попросила Дорис, проглотив ком в горле. Она снова повернулась к раковине и пустила струю горячей воды на сковородку. — Кроме тебя, мне никого здесь не надо еще много лет.

Она сделала вид, что смотрит в окно над раковиной, старательно избегая его пронзительного взгляда — дед сразу бы заметил подступившие к ее глазам слезы. Дорис видела перед собой высокогорную долину, окруженную гористыми склонами, густо заросшими лесом. Этот юго-восточный угол штата Вашингтон был совершенно изолирован и мало заселен, кроме диких зверей, лошадей, скота, здесь держались только стойкие ковбои вроде деда и ее самой.

— Я, дорогуша, толкую не о помощнике, а о муже, черт побери! Тебе уже за тридцать, впереди долгие годы, о которых ты совсем не думаешь. У меня их уже нет.

Скоро ему семьдесят, но Дорис упрямо не хотела признавать этот факт. Да и не такой уж он старый, если не считать жесткой седины. Правда, плечи его казались чуть уже, чуть слабее, чем тогда, когда в три года она скакала на них верхом вокруг этого же кухонного стола. Но стоит ей повернуться, и она увидит, как непроизвольно дрожит его рука, поднося чашку к губам, как темнеют на тыльной стороне его мозолистых ладоней возрастные пятна, как поправляет он бифокальные очки на крепком носу.

Джек Симпсон просто не может постареть, в отчаянии думала она. Он ей слишком дорог. Дороже этого ранчо и большого дома из сосновых бревен, в котором они жили. Дом он построил пятьдесят лет назад из стволов деревьев, спиленных рядом на склонах. Когда-нибудь она унаследует ранчо, но думать об этом совсем не хочется.

— Вовсе нет, тебе немало осталось, в твои-то незрелые семьдесят. — Дорис подошла к столу, чтобы смахнуть хлебные крошки.

— Незрелые! — фыркнул дед. После смерти Энни я уже перезрел. — Он уставился на кофейную гущу в кружке, словно мог увидеть там свою покойную жену, и тоскливо вздохнул, потом взглянул на внучку, нахмурив щетинистые брови. — Кстати о будущем, девочка, сколько детородных годков тебе остается, а? Четыре-пять, не больше?