Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - [50]

«Никак экономка просто сбежала по примеру челяди Константина! И Ладислаус, бестия, туда же! Осел безмозглый, бьюсь об заклад, он насмерть зашиб этого Барбеца!»

Флюгбайль распахнул окно. На площади перед замком — ни души. Таращиться в телескоп не имело смысла, его стеклянное дуло было закрыто колпачком. Нельзя же полуголым возиться с ним у самого парапета.

Но и невооруженным глазом он мог разглядеть толпы народа, заполонившие мосты.

— Прескверная, дурацкая ситуация! Хочешь не хочешь, а придется распаковывать чемоданы!

Собравшись с духом, он приблизился к одному из кожаных монстров и разомкнул ему челюсти, точно блаженный Андрокл, вырвавший шип из тела льва^{12}. И тут на него хлынул поток воротничков, башмаков, перчаток и чулок. Только брюк не было видно. Какой-то баул, испуская дух, разрешился мятыми прорезиненными плащами со щетками и гребенками в карманах, после чего опал и отмучился.

Другой почти переварил свое содержимое с помощью красноватой жидкости для полоскания рта, ухитрившись выдавить ее из нескольких флаконов.

А едва Флюгбайль притронулся к замку вполне солидного короба, из плетеного брюха донеслась радостная трель. Как выяснилось, это был всего лишь будильник, по ошибке попавший в компанию подушек-думок и влажных полотенец, которые почти задушили его в тесных объятиях; и вот, когда блеснул луч надежды, пленник, подобно жаворонку, огласил свое узилище утренней песней.

Вскоре комната уподобилась месту слета брокенских ведьм или торговому дому во время инвентаризации.

Свободное пространство сморщилось до размеров крохотного островка, с которого, вытянув шею, Пингвин мог озирать гористую местность — порождение вулканической энергии его рук.

Его глаза метали молнии в сторону кровати и ночного столика, на котором лежали карманные часы. К ним надо было во что бы то ни стало пробиться, чтобы определиться во времени. Внезапно пробудившаяся тяга к порядку заставила лейб-медика поднатужиться, дабы взять приступом торос из накрахмаленных манишек. Однако осуществить этот замысел не хватило куража. Шутка ли? Даже «Харрас, отважный прыгун»^{13} спасовал бы перед подобным препятствием.

Искомые брюки, размышлял лейб-медик, могут скрываться только в двух чемоданах — либо в желтой длиннотелой каналье из Лейпцига, фирмы «Мэдлер и К⁰», либо в гранитной глыбе, обтянутой серым полотном, которая вытесана в форме идеального куба, точно краеугольный камень в храме Царя Соломона.

После долгих колебаний он выбрал «краеугольный камень», но вскоре понял свою ошибку, так как его содержимое не отвечало требованию текущего момента. И хотя вещи, хранимые там, по своему назначению приближались, подобно теням, опережающим предметы, к благородной цели — обслуживать нижнюю половину человеческого тела, брюк среди них, увы, не оказалось.

Все это могло бы пригодиться, но так несвоевременно предлагало свои услуги. Например, свернутая в рулон каучуковая ванна, стопка туалетной бумаги, грелка и загадочный, покрытый бронзовым лаком сосуд с носиком, переходившим в длинный резиновый шланг, который на манер лаокооновых змей опутал красными кольцами случайно затесавшуюся в багаж настольную статуэтку полководца графа Радецкого.

И вот долгожданный вздох облегчил измученную грудь Тадеуша Флюгбайля, но причиной тому была не радость изобличения коварного красного шланга, а отрадная уверенность — уж теперь-то он не совершит ошибки, теперь-то он знает: от пропавших штанов его отделяет лишь тонкая оболочка изготовленного в Саксонии чемодана. От желания до исполнения в прямом смысле рукой подать.

И вытянув эту налитую грозной силой руку, лейб-медик, раздвигая горы атласных жилетов и сигаретных коробок, начал наступление на такого смирного с виду уроженца союзного государства.

Но подлый белесый супостат с берегов Плейсе крепко стиснул челюсти и дерзко сверкнул металлическими застежками. Чувствуя свое преимущество в весе, он изготовился к отражению атаки Пингвина.

Она началась с чуткого ощупывания, почти нежного прикосновения к кнопкам и выступам, затем последовали нервные попытки зацепить латунную губу и даже пинки по переднему краю укреплений и, наконец (возможно, как средство психологического давления), — громкие апелляции к князю тьмы. Но все было напрасно.

Гнусное детище фирмы «Мэдлер и К⁰» не знало чувства сострадания. Ни один кожаный нерв не дрогнул в нем, когда в пылу сражения лейб-медик наступил на шлейф своей долгополой ночной рубашки и раненая холстина издала душераздирающий крик.

Пингвин с корнем вырвал левое вражье ухо и, багровея от ярости, бросил его в ехидную физиономию зеркального шкафа. Никакого толку, саксонец и не думал разжимать зубы!

Он отбивал атаку за атакой.

Гений обороны!

Он выдержал штурм, в сравнении с коим осада Антверпена — детская игра^{14}.

Неприступный саксонец знал: есть лишь одно орудие, которое могло бы пробить твердыню его бастионов, это — маленький стальной ключик, и найти его мудренее, чем монетку в щели между половицами, ибо висит он в полном забвении на голубом шнурочке за пазухой у самого господина лейб-медика.

Безутешный и бесштанный, он стоял, заламывая руки, на своем крошечном плацдарме и бросал отчаянные взгляды то на ночной столик, где посверкивал спасительный колокольчик, то на торчавшую из порванного подола тощую голень, на которой вздыбилась седая щетина.