Густав Майринк: Слова и магия
Странное дело, — размышлял императорский лейб-медик, — устами незнакомца, о котором я ничегошеньки не знаю, со мной говорит мое собственное «я»!..
Густав Майринк. Вальпургиева ночь
и я увидел самого себя, увидел многие картины, их была долгая череда, как бы оставленная мною позади, ибо начало ее терялось в далеком прошлом…
Густав Майринк. Ангел западного окна
…Вымысел и действительность подчас обнаруживают странные и причудливые связи. Трудно не удивиться, если обстоятельства, созданные художественным воображением литератора, однажды находят воплощение за пределами искусства и становятся элементом биографии. Подобные случаи побуждают к размышлениям о прерывистости и, возможно, даже иллюзорности границы между миром, разворачивающимся на страницах книг, и реальностью, которую обычно называют жизнью.
Густав Майринк, автор знаменитых фантастических рассказов и романов, умер в 1932 году — на рассвете, сидя у восточного окна и глядя на восходящее солнце. Тем, кто знаком с «Ангелом западного окна», это покажется уже известным. Действительно, именно так был изображен последний час Джона Ди в романе, опубликованном за пять лет до смерти писателя: «Мой предок, или та личинка, кокон, которому за восемьдесят четыре года до ее появления на свет дали имя Джона Ди, баронета Глэдхиллского, сидит, выпрямившись на своем кресле у очага, обратив лицо с погасшими глазами на восток… <…> Первые лучи солнца скользят по лицу, и невозможно поверить, что это лицо мертвеца…»
Мена Майринк рассказала о смерти мужа в письме: «Его глаза становились все более сияющими, и в половину седьмого, в воскресенье, 4 декабря, его дыхание остановилось. Мы почувствовали ошеломляющую радость, потому что его великий дух так гармонично вышел на свободу. Его тело осталось, как личинка, — бабочка улетела ввысь». Конечно, в это тяжелое время жена писателя не вспомнила о сцене из «Ангела западного окна», но бессознательно привела сравнение, использованное в романе.
Друг писателя Герман Бек с уверенностью утверждал, что Майринк никогда не считал смерть трагическим явлением, что он видел в ней своего рода почетную обязанность, духовную задачу. Бек писал: «Казалось, будто Майринк обрел в смерти нечто решающее, к чему он стремился всю свою жизнь». Действительно ли Майринку удалось достичь своей цели, узнать невозможно. Со стороны можно лишь разглядеть, что в кончине писателя, повторяющей смерть романной фигуры, художественная реальность загадочным образом проникла в сферу действительности. Материализация литературы в жизни посредством смерти — парадокс, который почти не удивляет, если речь идет об авторе, знаменитом своей любовью к непредсказуемому и странному.
Будучи сыном актрисы и барона, Густав Майринк уже по своему происхождению оказался вне жестких рамок традиционной иерархии. Его мать носила одну из самых распространенных немецкоязычных фамилий, а полное имя отца занимало не одну строку. Даже его литературный псевдоним, закрепившийся за ним впоследствии, объединяет начало обычного «Майер» и аристократический слог «ринк». В дальнейшем Майринку всегда удавалось оставаться в стороне от общественных стереотипов и затверженных ролей. Он был дворянином, ненавидевшим армию, банкиром и мистиком одновременно, сыном барона, отказавшимся от титула, «арийцем», во времена погромов утверждавшим, что он еврей, наконец — художником, не нуждавшимся в деньгах, что в истории литературы тоже редкость.
Творчество Майринка, служившее продолжением его личности, также не укладывается в определенные рамки, сформированные традицией. Он не переставал удивлять, а иногда и шокировать читателей. Пожалуй, самым неожиданным публике показался именно последний роман — «Ангел западного окна», задуманный как итог жизни и творчества. Долгое время критики даже вели споры об авторстве. Многим казалось, что книга была написана кем-то другим. Сомнения не рассеивали ни включенные в ткань произведения элементы прежних рассказов и романов писателя, ни художественно трансформированные ситуации из его жизни. В дальнейшем литературоведы изучали знаменитого австрийца и как сатирика, и как фантаста, работающего в традиции «черного романтизма», и как автора мистических романов-откровений или своеобразных философских трактатов, поданных в художественной форме. Ни один из этих аспектов не может с достаточной полнотой объяснить, как возникает удивительное, почти чудесное воздействие, которое книги Майринка оказывают на читателя.
«Чудо Майринка» наиболее точно описал Герман Гессе в статье, опубликованной вскоре после выхода в свет «Вальпургиевой ночи» (1917), третьего из знаменитых романов писателя: «Как человек Майринк сохраняет верность самому себе с фанатизмом, который в наше время, особенно в пределах нашей литературы, не может не приводить в восхищение. <…> Влияние его книг (которым будет обладать и та, что опубликована последней) содержит, таким образом, в своей основе не безжизненность, не расчет, а нечто живое, это влияние — настоящее. Не только чувствительные, одухотворенные фигуры, не только зрелые слова мистического откровения — настоящие; такие же настоящие — резкости и язвительные выпады, глубокая, злая ирония, радость, испытываемая от кричащей яркости и хлесткости».