Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - [48]

Не прошло и четверти часа, как его вырвал из забытья какой-то визг.

Вслед за этим робко скрипнула дверь, и в комнату неслышными шагами вошел барон Эльзенвангер вместе со своим рыжеватым псом Броком. Барон на цыпочках приближался к постели лейб-медика, от чего-то предостерегая его приложенным к губам пальцем.

— Приветствую тебя, Константин! Чему обязан в такую рань?.. — радостно воскликнул хозяин, но тут же осекся, увидев на лице своего друга бессмысленную, идиотическую улыбку. «Бедняга, — содрогнувшись, подумал он, — утратил остатки своего и без того невеликого ума».

— Ш-ш-ш! — с таинственным видом прошипел барон. — Только молчок! Молчок! — Он пугливо осмотрелся, вытащил из кармана пожелтевший конверт и бросил его на постель. — Возьми это, Флюгбайль, только молчок, молчок!

Старый охотничий пес поджал хвост и не сводил полуслепых, замутненных катарактой глаз со своего сумасшедшего хозяина, потом приоткрыл пасть, словно собираясь завыть, но не издал ни звука. Все это выглядело ужасно.

— Чего ты хочешь? Про что молчок? — плохо скрывая жалость, спросил лейб-медик.

Эльзенвангер предостерегающе поднял палец:

— Прошу тебя, Тадеуш… не упорствуй. Ты знаешь… ты знаешь… — Шепот приближался к Флюгбайлю, пока у того не запылало ухо. — За мной следит полиция, Тадеуш… И прислуга знает об этом. Все разбежались. И Божена тоже.

— Что? Твои слуги разбежались? Почему? Когда?

— Нынче утром. Тсс… Только молчок, молчок! Вчера у меня был один незваный гость… с черными зубами… в черных перчатках… косой на оба глаза… Это один из этих… полицейских ищеек.

— Как его имя?

— Назвался Барбецом.

— Чего он от тебя хотел?

— Сказал, что Поликсена пропала. Молчок! Я-то знаю, почему она сбежала. Ей все известно! Только молчок! Он потребовал денег, иначе, мол, все расскажет.

— Надеюсь, ты не дал ему ни гроша.

Барон вновь испуганно завертел головой.

— Я велел Венцелю спустить его с лестницы.

«Как ни странно, сумасшедшие поступают порой весьма разумно», — подумал Пингвин.

— А теперь и Венцель дал деру. Видать, Барбец ему все сказал.

— Опомнись, Константин. Сам посуди, что он мог ему сказать?

Эльзенвангер ткнул пальцем в пожелтевший конверт.

Флюгбайль взял его в руки. Конверт был вскрыт и на первый взгляд пуст.

— Что мне с ним делать, Константин?

— Йезус Мария и святой Йозеф! Умоляю тебя, только не проболтайся! — запричитал Эльзенвангер.

Лейб-медик растерянно смотрел на искаженное страхом лицо, которое снова надвигалось на него, норовя прижаться к самому уху.

— Богумил!.. Богумил!.. Богумил!.. — тихо взвыл барон.

Тут Флюгбайль начал соображать, что к чему. Очевидно, его друг, скорее всего случайно, нашел где-то в галерее конверт и вбил себе в голову, что это письмо его брата Богумила. Возможно, тут сыграли свою роль впечатления того вечера, когда в его доме лицедействовал Зрцадло. Вот бедняга и свихнулся.

— Ты же знаешь, Тадеуш, что мне грозит. Он лишил меня наследства за то, что я ни разу не бывал на его могиле там, внизу, в Тынском храме. Но, клянусь всеми святыми, мне нельзя спускаться в Прагу!.. Забери это, Тадеуш, ради бога, забери! Только молчок! Я не должен знать, что там за письмо! Иначе я ограблен. Припрячь его, Тадеуш, припрячь, но только не читай! Не читай! А сверху напиши, что оно принадлежит мне… на случай твоей смерти. Слышишь, оно принадлежит мне! Хорошенько припрячь! Ты понял? У меня его хранить нельзя, все уже про него знают. Потому и сбежали. Даже Ксенерль.

— Как? Твоя племянница? — воскликнул Флюгбайль. — Она тоже пропала? Куда же она могла деться?

— Тсс… Ушла, и нет ее. Потому что все знает.

Эту фразу Эльзенвангер, как испорченный граммофон, продолжал твердить каждый раз с одной и той же интонацией, пока наконец не перескочил на другую бороздку.

— Представь себе, Тадеуш, весь город вверх дном. Все знают об этом. Вчера вечером осветили огнями Жижкову гору — искали завещание. А Брок, — он заговорщически подмигнул, кивнув на собаку, — тоже, должно быть, догадался. Видишь, как его лихорадит от страха… Мало того, у Заградки — мушиное нашествие. В доме черно от мух, ступить некуда.

— Бог с тобой, Константин! Что ты мелешь? — не выдержал лейб-медик. — Ты же знаешь, в ее дворце никогда не было ни одной мухи! Она сама все выдумывает. Ты ее больше слушай!

— Клянусь душой и небом! — Барон ударил себя в грудь. — Видел собственными глазами.

— Мух?

— Да. Все черным-черно.

— От мух?

— Именно… Но мне пора. А то полиция заметит… И прошу тебя, спрячь получше! Да не забудь: в случае твоей смерти все должны знать — это мое! Только не вздумай читать, иначе я гол как сокол. И молчок! Никому ни слова, что я был здесь! Прощай, Флюгбайль, прощай!

Сумасшедший барон на цыпочках прокрался к двери, удалившись так же бесшумно, как и появился. Пес с поджатым хвостом исчез вслед за хозяином.

У Пингвина заныла душа, он горестно вздохнул, подперев рукой голову.

— Вот и опять мертвые хватают живых. Бедный, несчастный барон.

Мыслями, как бы помимо его воли, завладела Богемская Лиза с ее панихидой по невозвратной молодости. «А что могло случиться с Поликсеной? И неужели во дворце Заградки и впрямь мушиный кошмар?.. Странно… она ведь всю жизнь воевала с воображаемыми мухами… до тех пор, пока и впрямь не налетела эта беда, будто старуха сама ее и накликала».