Валькина жизнь - [3]

Шрифт
Интервал

– Точно, – радуется Сашка.

– Везунчик, – фыркает Валя, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

Они почти бегом проскакивают через сад, который, несмотря на все усилия тружеников Зеленстроя, никак не хочет превращаться в городской приморский парк, и поворачивают налево, чтобы обойти окруженный толстой кирпичной стеной детский костнотуберкулезный санаторий имени Крупской. Метров через сто стена заканчивается. И если бы они прошли еще метров двести вперед, то справа открылся бы мощеный булыжником крутой спуск, извивающийся в овраге и ведущий прямиком к водной станции Азовстали. Но путь можно сократить, если, не доходя до оврага, сбежать прямо по склону.

– Давай напрямик? – предлагает Танька и тут же ныряет с асфальта на узкую тропинку под деревьями.

Валя с Сашкой идут за ней. Скоро тропинка круто обрывается вниз. Место это, прямо над морем, усыпанное обломками белого камня, местные жители называют «греческими виллами». Поваленные колонны, украшенные затейливой резьбой, лежат между разросшимися деревьями. Остатки каменных лестниц, ведущих в никуда, белые глыбы, обрушившиеся со стен и вросшие в землю, довершают картину запустения.

Впрочем, к античности эти осколки былой роскоши не имеют никакого отношения. Просто лет сто назад здесь, тогда еще в пригороде, любили селиться зажиточные мариупольские греки. Может, от тяги к корням, но скорее – просто от безвкусия, они строили свои дома в античном стиле. Революция смела и богатых греков, и их помпезные жилища. Но и теперь, спустя полвека камень все еще сопротивляется разрушению. Наверное, он помнит своих владельцев, их разговоры о купеческой выгоде, замужестве дочерей и продаже товаров. И голоса давно ушедших из жизни людей все еще звучат в этих воспоминаниях.

Но для Таньки и Вали эти плиты и обломки дорических колонн –  всего лишь стройматериалы. А Сашка и вовсе о них не задумывается, воспринимая в качестве неотъемлемой части с детства знакомого пейзажа.

Перескакивая с камня на камень, девушки и их спутник быстро сбегают по тропинке вниз, пересекают Приморский бульвар и оказываются на городском пляже. Народа здесь еще мало: встающие ни свет ни заря пенсионеры (прийти куда бы то ни было раньше них кажется абсолютно невозможным – будь то пляж или базар) да немногочисленные поклонники активного отдыха, выбравшиеся искупаться перед работой.

– Вода холоднющая! – со зловещей радостью сообщает Сашка, успевший бултыхнуться в море, пока девушки раскладывают подстилки и раздеваются.

– Идем купаться? – предлагает Вале Танька.

– Подождем, – вздрагивает Валя от ледяных брызг, которые попали на нее с отряхивающегося Сашки.

– Что-то ты совсем сегодня злая, – фыркает Танька, которой, должно быть, надоело веселить подругу.

– Тань, мне поговорить с тобой надо, – неожиданно для себя самой, как будто нырнув с разбегу с головой в ту самую холодную морскую волну, выкладывает Валя.

– Ты беременна? – округлив глаза, выпаливает Танька.

– Ух ты! – поражается явно заинтересованный Сашка. – От кого?

– А ты иди купаться, – строго приказывает парню Танька.

– Это почему же? Мне тоже интересно, – возмущается тот.

– Тебе еще рано таким интересоваться, – как-то по-взрослому, почти с материнской ноткой изрекает Танька.

– Да я больше тебя об этом знаю, – запальчиво и несколько опрометчиво заявляет юноша.

– Успокойтесь оба, – морщась от раздражения, что ее разговор с подругой как-то сразу пошел не туда, приобретя окраску некой скандальности, предлагает Валя. – Я не беременна. Почему сразу это? Что, у меня других целей нет в жизни? Или я больше ни на что не способна, что ли?

– Так что случилось? – спрашивает Танька и вновь шикает на Сашку: – В море, я сказала!

– Не пойду! – огрызается Сашка.

– Да я тебе! – злится Танька.

– Хочет – пусть остается, – снова морщится Валя. – Я просто хочу тебе сказать…

Она мнется, не зная, как лучше сформулировать свою мысль, чтобы она вызвала как можно меньше удивления или возмущения.

– Что? – Танька садится на подстилку рядом с подругой.

– Я из Жданова собираюсь уехать, – выдыхает Валя.

– Так и я, может, тут всю жизнь не проживу, – усмехается Танька. – Как тут загадывать? Нашла новость.

– Я – скоро, – уточняет Валя, отчасти разочарованная невозмутимостью подруги, и добавляет, чтобы избежать дополнительных вопросов: – Уеду скоро.

– Когда? – спрашивает Танька и в глазах ее появляется тревога.

– Не знаю точно. Как билет возьму и расчет оформлю. Недели через две, может быть. Или чуть позже.

– Куда? – недоверчиво интересуется Танька. – Случилось что-то или как?

– Ну что ты заладила: «случилось» да «случилось», – раздраженно выдает Валя. – Ничего не случилось. Никто не умер. Просто я хочу что-то серьезное сделать в жизни. Изменить что-то. Чтобы было, что потом вспомнить.

– И куда едешь? – интересуется Сашка.

Валя смотрит на него с благодарностью. Хотя бы можно сдвинуть с мертвой точки завязший в бесконечных пререканиях разговор.

– На Кольский полуостров, – выпаливает она, – в Хибины. Там город новый строят. Комсомольская стройка.

– Зачем? – Танька беспомощно разводит руками.

– Что «зачем»? – огрызается Валя. – Ученых туда будут заселять. Институтами. Научный центр организовывать.


Еще от автора Игорь Ягупов
Жорик

История мальчика, которого никто не любил…


Побег в Рождество

Вместе с героями повести вы совершите романтическое путешествие в предновогоднюю Финляндию. Необычная «лав стори» придает произведению особый стиль.


Записки офисной крысы

Повести профессионального журналиста и переводчика Игоря Ягупова можно отнести к жанру городской прозы. В «Записках офисной крысы» вас ждут забавные истории из жизни толмача крупной торговой компании. Вместе с героями повести «Побег в Рождество» вы совершите романтическое путешествие в предновогоднюю Финляндию. Необычная «лав стори» придает произведению особый стиль. С острой на язык журналисткой знакомит читателей повесть «Токсичная улыбка». Авторский стиль легок и полон юмора.


Обманувший дьявола

Он проиграл свою душу дьяволу. Он убивал, но избегал наказания. Он полторы сотни лет бродит по свету, не зная покоя. Кто остановит его? Роман написан в жанре мистической прозы.


Факультет

Знания забываются, годы учебы – никогда! Эта книга адресована всем студентам-филологам – прошлым, настоящим и будущим.


Рекомендуем почитать
Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Собачье дело: Повесть и рассказы

15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.


Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия

Книга «Естественная история воображаемого» впервые знакомит русскоязычного читателя с творчеством французского литератора и художника Пьера Бетанкура (1917–2006). Здесь собраны написанные им вдогон Плинию, Свифту, Мишо и другим разрозненные тексты, связанные своей тематикой — путешествия по иным, гротескно-фантастическим мирам с акцентом на тамошние нравы.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.


Опередить себя

Я никогда не могла найти своё место в этом мире. У меня не было матери, друзей не осталось, в отношениях с парнями мне не везло. В свои 19 я не знала, кем собираюсь стать и чем заниматься в будущем. Мой отец хотел гордиться мной, но всегда был слишком занят работой, чтобы уделять достаточно внимания моему воспитанию и моим проблемам. У меня был только дядя, который всегда поддерживал меня и заботился обо мне, однако нас разделяло расстояние в несколько сотен километров, из-за чего мы виделись всего пару раз в год. Но на одну из годовщин смерти моей мамы произошло кое-что странное, и, как ни банально, всё изменилось…